Пункт назначения 1990. Шаман

Громов Виктор

— Васенька! — Ласково пропела хозяйка. — Не бойся, он шутит!

И пнула меня под столом. Я поспешно отреагировал:

— Шучу я, шучу!

Кот напоследок повертел головой, прощупал алыми фонарями местность и сдулся. Я сдулся вместе с ним. Захотелось, как в детстве, попросить: «Тетенька, отпустите меня домой, я больше не буду!»

— И не мечтай, — отрезала бабка. — Дальше смотри.

Я горестно вздохнул. Надо будет у Вики повыспросить про бабулю… Меня опять пнули под столом.

— Смотрю, смотрю!

На этот

раз я действительно не стал отвлекаться. Пальцы у старухи были не по-старчески ловкими. Из маленькой тряпицы она скрутила комок. Положила его в центр тряпицы большой, перехватила второй рукой. Комок оказался полностью скрыт тканью. Баба Дуся прокрутила его несколько раз. В руках у нее появился тряпичный шарик, с которого вниз свободно свисали края ткани.

— Это, — она указала на сам шарик, — голова куклы. А это, — мне продемонстрировали перекрученную ткань, — шея. Здесь надо завязать.

Старуха кивнула на корзину, там появилась шерстяная пряжа. Я подал ей клубок и поймал себя на мысли, что совсем уже не удивляюсь всем этим появлениям-исчезновениям.

* * *

— Привык, — резюмировала она, наматывая вокруг импровизированной шеи витки.

И я с ней согласился. Действительно, привык. С этими скачками во времени немудрено привыкнуть к чему угодно.

— Откуси! — Нитку протянули мне.

Я не удержался от вопроса:

— А ножницами не проще?

— Проще, — легко согласилась она, — но тогда заговор не сработает. Тот, кого лечат, должен сам перекусить нитку.

Должен, так должен. Что мне, жалко, что ли? Тем более зубы у Сереги молодые, здоровые.

Шею перевязали на два узла, чтобы голова не раскрутилась. Баба Дуся сложила ткань на столе треугольником. Так, чтобы шарик оказался в центре длинной его стороны, а прямой угол точнехонько под ним.

— Здесь, — она прихватила пальцами половинки длинной стороны, — надо сделать руки. Сильно не мудри. Небольшой отступ на плечи и прихвати ткань нитками три раза.

Палец ее ткнул в полученный жгутик, как и было обещано, три раза: плечо, локоть запястье.

— Если лечишь женщину, это все. Кукла готова. Осталось только назвать. Если мужчину…

Она разгладила ткань и сложила иначе — прямоугольником.

— Придется делать и руки, и ноги. Мужики в юбках не ходят, — она хохотнула, — если они не шотландцы. А еще надо обозначить талию. Так что перевязывать будешь так.

Пальцы ее принялись лепить из тряпицы куклу мужеского рода. Мне же пришлось откусывать нитку еще тринадцать раз. А что? Вполне себе счастливое число!

К концу процедуры я беспрестанно плевался шестью. Ворсинки застряли у меня меж зубов, мешались на языке. Я злился. Бабка с котом были довольны.

Когда кукла оказалась готова, баба Дуся вручила ее мне, сказала:

—

А теперь имя. Ты сам должен назвать его.

— Как? — Не понял я.

— Скажи свое имя наоборот.

Эта игра была знакома мне с детства. Каких только слов не переворачивали мы с ребятами во дворе. Поэтому я выпалил без запинки:

— Гело Велавок.

Бабка хмыкнула, милостиво разрешила:

— Можно без фамилии. Мы ж не паспорт ему оформляем?

Я взял куклу двумя руками, поднес к глазам и четко проговорил:

— Тебя зовут Гело!

— Молодец.

Старуха отняла у меня мотанку.

— Возьми на печке пирожок.

Васенька приподнялся и заинтересованно принюхался, но обещанного пирожка не нашел. Я показал ему язык и снова был проигнорирован. Тогда спросил:

— Зачем это?

— Смотри!

Голос прозвучал многообещающе. И я стал смотреть. Шерсть из корзины исчезла. Зато там появились три плошки: с белым, с черным и с каким-то маслом. Баба Дуся тыкала пальцем в каждую посудину поочередно, обозначая вслух:

— Мел, зола и льняное масло. Нужна еще колодезная вода. Сходи-ка во двор, набери сам.

Она протянула мне очередную банку, подмигнула, съязвила:

— Только вернуть не забудь!

Я криво усмехнулся. Сейчас меня волновал один вопрос — неужели я могу вот так, запросто, выйти здесь на улицу? Неужели…

Баба Дуся совсем неделикатно прервала мои мучения:

— Чего расселся? Иди. Рассвет скоро, надо успеть.

Я снова глянул в окно. Там по-прежнему был день.

— Иди-иди! — подтолкнула меня старуха.

* * *

Мда-а-а, красота! Здесь, во сне, я был одет точно так же, как и там, в реальности, когда ложился спать. На мне красовалось парадное одеяние — трусы. Босые ступни чувствовали все щели между досками пола, все неровности.

Я толкнул уличную дверь, вдохнул совершенно натуральный деревенский воздух, переступил порог и вышел на крыльцо. Небо было синим, трава зеленой, забор облезлым — все строго по канону. За забором сплошной стеной рос высоченный боярышник, наглухо закрывая обзор. Вполне ощутимо пованивало навозом. Сразу было ясно, что корова где-то рядом.

Калитка в заборе была справа, колодец — слева. Я поставил банку на ступени и, подчиняясь идиотскому приступу любопытства, пошел направо. Мне до жути хотелось узнать, что там, снаружи, за пределами двора. Мешать мне никто не стал.

Калитка открылась легко, беззвучно. Я высунул голову наружу и тут же втянул ее обратно. За штакетником зияла оглушающая, ослепляющая пустота. Из этой пустоты появилась белобокая сорока и уселась на забор. А вдруг?

Я сел на корточки и пощупал пустоту рукой. Там, где в реальности, должна была начаться тропа, не было ничего.