Пушечная улица, 9
Шрифт:
В 1911 году он выступил в Императорском обществе истории и древностей российских с докладом «Большая Лубянка и прилегающие к ней улицы в XVII и XVIII столетиях», где привел ряд интересных данных о Пушечной улице и Пушечном дворе. Доклад был опубликован в очередном сборнике общества. Написал Тастевен и книжку «История французской колонии в Москве», где тоже помещены любопытные розыски о местах, имеющих непосредственное отношение к теме нашего рассказа.
П. П. Шибанов пишет, что магазин Тастевену оказался не по силам и через несколько лет он его ликвидировал. Тут, видимо, в шибановские записки вкралась какая-то неточность, потому что вплоть до 1917 года все московские адресные справочники числили магазин в захарьинском доме
С годами Софийка стала улицей респектабельной — на пей и следов не осталось от изб и «анбаров» пушкарей. Встали дома Купеческого общества, банкиров Джамгаровых, доходный дом страхового общества «Саламандра» с его знаменитым девизом, который много лет кормил московских сатириков и карикатуристов,— «Горю, но не сгораю...».
В декабрьские дни пятого года Софийка притихла. Закрылись фешенебельные рестораны «Альпийская роза», «Савой», задернули тяжелые драпри владельцы респектабельных квартир, с тревогой слушали трескотню револьверных выстрелов у Строгановского училища на Рождественке и у Сандуновских бань, а потом совсем близкую артиллерийскую канонаду...
Алексей Максимович Горький писал своему издателю К. П. Пятницкому: «Сейчас пришел с улицы. У Сандуновских бань, у Николаевского вокзала, на Смоленском рынке, в Кудрине идет бой. Хороший бой!.. Рабочие ведут себя изумительно. Судите сами: на Садовой-Каретной за ночь возведено 8 баррикад, великолепные проволочные заграждения... Баррикады за иочь были устроены на Бронных, на Неглинной, Садовой, Смоленском, в районе Грузин — 20 баррикад». Горький с тревогой писал, что во многих частях города каратели ввели в действие артиллерию,— «эти дни дадут много изувеченных зданий — палят картечью без всякого соображения...».
Осенью семнадцатого обитатели Софийки снова задернули шторы, снова с замиранием сердца прислушивались к выстрелам и снова надеялись — обойдется...
Но залпы становились все ближе, и сколько ни гляди в щелочку — нет, не видно спасительных казачьих отрядов, которые прежде так радовали сердце...
В Театральном проезде рабочие отряды брали штурмом «Метрополь», бои шли на Рождественке, выкинули белый флаг юнкера, засевшие в здании Государственного банка на Неглинном проезде.
У Московского Совета не сразу дошли руки до за-харьинского дома. Были дела и поважнее. В 1917 году и в начале 1918-го Славянский клуб (так он был переименован из патриотических побуждений в 1914 году) еще продолжал существовать. Впрочем, в, восемнадцатом его, как тогда говорили, «уплотнили».
В первом номере журнала «Рабочая жизнь» за 1918 год было помещено объявление:
«4 (17) февраля в здании Славянского клуба состоится открытие клуба Центрального Союза всех Местных Комитетов городских служащих и рабочих.
Повестка дня:
1. Вступительная речь Председателя Центрального Совета.
2. Исполнение международного гимна рабочих (Интернационал), исполнение похоронного марша в память павших жертв за свободу (Вы жертвою пали) (играет оркестр, поют все присутствующие) .
3. Речь о значении клубов как очагов культуры — просветительской деятельности в рабочей среде.
4. Доклад Председателя культурно-просветительской комиссии о деятельности последней с начала ее функционирования до последних дней.
5.
В конце вечера драматический кружок готовился показать спектакль «Соколы и вороны» — драму в пяти действиях Южина (Сумбатова).
Так началась биография одного из крупнейших впоследствии профсоюзных клубов Москвы.
Арендаторы здания, надо сказать, с зубовным скрежетом отдавали помещение непрошеному гостю, четко очерчивая в условиях договора границы его владений: «Правление Славянского клуба отдает в пользование правлению Центрального Союза часть своего помещения в доме Захарьиных по Рождественке, а именно: зрительный зал со сценой и боковым фойе с прилежавшими уборными». Причем специально оговаривалось, что «право пользования парадным входом со стороны Со-фийки правлению Центрального Союза не предоставляется». Выход во дзор — пожалуйста. Вот так. Кто был членом этого профсоюза? Кухарки, горничные, дворники. Они испокон веков ходили черным ходом со двора, пусть и в свой клуб ходят привычной дорогой. А чтобы не забыли незваные посетители, кто здесь истинный хозяин, выторговали в договоре и такой пункт: «Во время спектаклей за клубом остается право на пользование 9-ю местами, из коих 5 в первом и 4 — во втором рядах». Славянский клуб на переговорах представлял клубный старшина Сухоцкий Станислав Данилович. Один из последних предреволюционных справочников «Вся Москва» бесстрастно констатирует, что потомственный дворянин Сухоцкий, имеющий жительство на Патриарших прудах, занимает должность помощника нотариуса. Видно, не зря его, понаторевшего в юридических хитростях, выдвинули члены клуба на переговоры с профсоюзом городских служащих и рабочих...
Неизвестно, сколько раз сумела клубная верхушка поприсутствовать на почетпых местах в театральном зале,— скорее всего, пи разу. Потому что с октября 1918 года на всех своих объявлениях рабочий клуб уже дает адрес: «Софийка, 9 (здание бывшего Немецкого клуба)».
Вскоре сюда перебралась и редакция журнала «Рабочая жизнь», а чуть позже в большом зале бывшего ресторана «Ливорно» поселился Моспосредрабис. Адрес для этой театральной организации был выбран не случайно. Еще в 1885 году в «Осколках московской жизни» молодой Антон Чехов писал об актерской бирже в ресторане «Ливорно» — съехавшиеся со всей России служители Мельпомены «занимают тут все столы и превращают ресторан в нечто вроде метеорологической станции: следят за барометром и блюдут направление ветра».
И вот теперь в столь знакомом для актеров месте появилось учреждение для разбора их конфликтов с антрепренерами и администрацией.
«Арочный ресторанный зал, насколько это было возможно, переоборудовали. Все помещение разгородили на небольшие комнатки. В посредрабисе ежедневно од-па и та же картина. Все помещения переполнены до такой степени, что пройти буквально невозможно. Значительные группы артистов целыми часами стоят у подъезда»,— говорится в одной из журнальных статей тех лет.
Но больше всего публикаций — о клубе Союза коммунальников.
Журнал «Рабочая жизнь» (с 1920 года — «Московский коммунальник») из номера в номер печатает объявления о театральных премьерах, собраниях, диспутах.
Перелистаем страницы журнала. «Вопрос о безработице — один из самых страшных вопросов текущего момента» — крупно выведено на первой странице. Разрушенное городское хозяйство оставило без куска хлеба трамвайщиков, кочегаров, курьеров, кучеров, трубочистов, переплетчиков и многих других мастеров, которыми была густо населена Москва. С особой тревогой журнал пишет о зажигалыциках — это мальчишки 15 лет, которые обслуживали газовые фонари, теперь давно уже потухшие, о подмастерьях и учениках портняжных заведений, о няньках и горничных — им тоже надо было срочно находить работу, учить их новым специальностям.