Пушки царя Иоганна
Шрифт:
— Да уж, много рогов вырастет, — сказал в сторону фон Гуттен и тут же захлопнул рукою себе рот, изображая раскаяние.
— Да замолчите же вы, наконец! — не выдержал кардинал, — это для таких как вы пустоголовых бездельников мекленбургский герцог просто герой скабрёзных историй, а для протестантов он готовый вождь! Несмотря на молодость, он не проиграл еще ни одного сражения, а лишив католического монарха власти в Московии и заняв его место, он и вовсе стал легендой! Сейчас мы еще можем рассчитывать на успокоение Чехии, но если у еретиков появится такой лидер,
— А ведь герцог Иоганн-Альбрехт, кажется, присылал что-то нам, — начал припоминать император.
— Осмелюсь напомнить вашему величеству, — поклонился кардинал, что драгоценные меха, согревающие ваши царственные ноги, — подарок русского царя.
— Ах да, — вспомнил Матвей, — там был еще такой странный посол с дурными манерами, и говорящий как простолюдин, как его?
— Карл Рюмме.
— Да-да, припоминаю… хорошие меха, не правда ли?
— Совершенно великолепные, ваше величество!
— Вы, кажется, довольно благожелательны к Иоганну Альбрехту?
— И чем дальше он от империи, тем благожелательнее я к нему буду!
Тем же вечером, когда император забылся беспокойным старческим сном, фон Гуттен стоял перед его двоюродным братом и наследником Фердинандом герцогом Штирии и королем Богемии. Будущий император Священной Римской Империи прибыл во дворец окруженный иезуитами и стражниками. Лицо его было мрачно, но полно решимости. Камер-юнкер склонился перед ним в самом изящном поклоне, но тот будто не заметил придворного. Впрочем, один из иезуитов сделав шаг к фон Гутенну, тихонько спросил:
— Где его преосвященство?
— Кардинал час назад покинул покои императора и удалился к себе.
— А его величество?
— Крепко спит.
— О чем они говорили?
— О всяких пустяках, святой отец.
— А именно?
— О Московии и герцоге Иоганне-Альбрехте Мекленбургском.
— Вот как? — удивился монах, — я бы не назвал это пустяками, хотя в данный момент это действительно неважно.
— Господи прости меня! — неожиданно воскликнул, молчавший до сих пор, Фердинанд, — ты же знаешь, что у меня не было иного выхода!
Иезуиты обеспокоенно обступили его и стали тихонько что-то втолковывать, стараясь при этом не повышать голоса. Наконец, он кивнул головой и сделал знак капитану стражников. Тот махнул рукой своим людям, и они двинулись вслед за показывающим им дорогу камер-юнкером. Через несколько минут послышался шум, и стражники вернулись, таща за собой извивающуюся фигуру, закутанную в покрывало. Поравнявшись с королем, они остановились на мгновение, но тот не захотел смотреть на схваченного человека. Повинуясь команде иезуита, они потащили его на улицу и запихнули в карету. Кучер щелкнул кнутом и лошади, цокая копытами по булыжникам мостовой, потащили возок сопровождаемый отрядом черных рейтар. Придворные и слуги, если и заметили происходящее, старались вести себя ниже травы и тише воды и ни во что не вмешивались. Фердинанд, убедившись, что все прошло гладко, отправился в часовню и, преклонив колени перед распятием, стал горячо молиться, прося господа простить
— О чем, вы молились? — неожиданно спросил его дребезжащим голосом непонятно откуда взявшийся император.
Фердинанд вздрогнул всем телом и со страхом воззрился на кузена. Седобородый старик в одной рубашке и туфлях на босу ногу стоял как живой укор его действиям.
— Что привело вас сюда? — продолжал вопрошать император своего наследника и тот не мог найти слов, чтобы ему ответить.
— Вашему величеству, вероятно, холодно, — кинулся к Матвею пришедший следом за ним фон Гуттен и накинул на плечи императора его любимую шубу из присланных из Москвы соболей.
Пока камер-юнкер укутывал своего господина, король Богемии пришел в себя и, прочистив горло, начал говорить:
— Дорогой брат, боюсь, что у меня для вас дурные известия! Ваше милосердие к еретикам привело к самым печальным последствиям, какие только можно себе вообразить.
— О чем вы?
— В Праге восстание!
— Ужасные новости, — вздохнул император, — нужно немедленно известить кардинала Клезеля.
— Да ваш Мельхиор Клезель и есть главный зачинщик этого бунта! — громыхнул Фердинанд, — во всяком случае, все это произошло не без его попустительства.
— Нужно немедля известить кардинала, — невозмутимо продолжал Матвей, привыкший, что его канцлера и директора тайного совета постоянно упрекают во всех мыслимых грехах.
— Простите, дорогой брат, — тяжело вздохнул король, — но я решил с корнем вырвать эту заразу австрийского дома.
— О чем вы?
— Увы, я был вынужден отдать приказ об аресте Клезеля и сейчас его везут в крепость!
— Что вы сказали?
— Затем, — невозмутимо продолжал Фердинанд, — его отдадут под суд и если наши подозрения подтвердятся…
— Вы приказали арестовать моего канцлера без моего ведома! — почти взвизгнул Матвей.
— У меня не было иного выхода!
— Как вы посмели?
— Это печальная необходимость, дорогой брат…
Но придавленный полученным известием Матвей, казалось, не слышит ничьих слов, лицо императора побледнело, дыхание стало прерывистым, и скоро он бессильно опустился на заботливо подставленное камер-юнкером кресло.
— Что с вами? — встревожено спросил Фердинанд, но старика уже окружили иезуиты.
— Его величеству необходимо отдохнуть, — успокоил его один из них. — Мы позаботимся о нем, а у вас еще много дел во славу Иисуса!
Императора увели в его покои, а богемский король прошел в кабинет, где фон Гуттен еще недавно развлекал его кузена россказнями и скабрезными историями. Камер-юнкер следовал за ним по пятам, подобострастно заглядывая в глаза. Наконец, тот обратил на него внимание.
— Мы довольны вашей службой, молодой человек, — четко выговаривая слова, заявил он, — ваши старания будут щедро вознаграждены.