Пусть этот круг не разорвется…
Шрифт:
Он меня напугал. Мы оба замолчали, и в наступившей тишине все звуки казались особенно громкими. Прожужжала пчела, возвещая о своем прибытии, в бешеном восторге прострекотала над головой стрекоза и полетела дальше, ликуя от счастья. Прикрыв глаза ладонью, я оглядела всю нашу землю. Лес, густую зелень и бурые тени, поле, похожее на лоскутное одеяло, дом, фруктовый сад, пастбище – все было частью меня самой, как мои руки, ноги, голова. Жизни без всего этого не существовало. Я взглянула на Стейси и поняла, что он чувствует то же самое.
– Я вот
– Как в прошлый раз? – сухо напомнила я. – По-моему, вы с мамой уже обсуждали это.
– Больше я не собираюсь спрашивать маму. Она все еще считает меня ребенком. Скорей всего, папа приедет на праздник урожая, ждать не так уж долго. Тогда я с ним и поговорю. Он поймет.
Подумав, я согласилась с ним.
– А если он разрешит тебе искать работу, где ты думаешь ее найти?
– Где-нибудь поблизости. Помнишь, мистер Гаррисон предлагал мне?
– Чудак, та работа уже уплыла.
– Скорее всего. Но что-нибудь я надеюсь найти. Просто должен.
– Стейси! Кэсси! Мама зовет! – прокричал с задней веранды Малыш.
Стейси встал и потер рука об руку, чтобы стряхнуть грязь.
– Кэсси, сделай мне одолжение, а?
– Какое?
– Не говори ни маме, ни еще кому, что я хочу найти работу, ладно? Она только расстроится. Лучше я сначала поговорю с папой. Договорились?
Мне так захотелось понять по его лицу: догадывается он, до чего мне приятно, что он снова мне доверяет? Но я лишь ответила:
– Договорились.
В палисаднике мы увидели Кристофера-Джона, он сидел под китайской яблоней, подтянув колени к груди и зарывшись в них лицом.
– Что с тобой? – спросила я.
Он поднял голову с заплаканными глазами.
– Что случилось? – переспросил Стейси.
– Мистер Моррисон привез письмо от папы.
– Когда? – обрадовался Стейси. – Только что?
Кристофер-Джон кивнул.
– Чего же ты тогда плачешь? – спросила я.
– Папа… папа пишет, что не приедет на праздник.
Меня охватило отчаяние, внутри словно все сжало. Не глядя на меня, Стейси направился к дому. Я за ним. Когда мы вошли, мама спокойно прочитала нам папино письмо, потом спрятала его, и больше разговоров о нем не было. Мы, конечно, понимали, почему папа решил лучше не двигаться с места: чтобы заработать как можно больше денег, когда есть работа. Но от того, что мы это понимали, легче нам не стало: мы без него очень скучали. Прослушав письмо, Стейси один ушел из дома. Глядя ему вслед, я гадала: что он теперь решит с работой?
Настал август. Мы все, включая Сузеллу, вышли в поле с мешками для хлопка на боку. Все дни напролет с восхода до заката мы кланялись кустам хлопчатника, срывая чашечки и набивая хлопком наши мешки, которые волочили за собой. Очень быстро за августом пришел сентябрь, и мистер Моррисон с вечера уехал в Виксберг, чтобы продать первую партию нашего хлопка. Он взял с собой Стейси. Они вернулись на другой день довольно поздно и сообщили, что цены на хлопок в Виксберге
Сначала мама сидела молча; подумав, она спросила:
– Нисколько не поднялись по сравнению с августом?
Мистер Моррисон покачал головой:
– Пока цены твердые, но вы сами знаете, это ненадежно. Могут подняться… а могут и упасть…
Мама закусила губу и посмотрела на Ба.
– Я думаю, до конца месяца продавать хлопок больше не надо, лучше подождать, какие будут цены.
Ба и мистер Моррисон кивком согласились с ней. Тогда мама обратилась к Стейси:
– Стейси, а что ты думаешь?
Может, Стейси и удивился, что мама спросила его мнение, но виду не подал.
– Я тоже думаю, так будет лучше всего, – сказал он.
Мама, задержав на нем взгляд, заключила:
– Значит, так и поступим. А ближе к концу месяца повезем хлопок в Стробери.
В последнюю пятницу сентября мы до отказа набили фургон кипами хлопка и накрыли его брезентом, который крепко-накрепко привязали. На другое утро мистер Моррисон запряг Леди и Джека, обоих. Они с мамой уселись на передок, а я и Стейси взобрались на хлопковую перину до небес. Ура, мне тоже разрешили ехать!
Очень рано, еще не было шести, мы добрались до хлопкоочистительной фабрики Грэйнджера и Уокера. Но и другие фургоны уже съехались туда, впереди нас оказалось более пятнадцати. Их владельцы ждали начала рабочего дня – семь тридцать – и пока досыпали, устроившись на груде хлопка, выставив ноги утреннему солнцу. Очередь не делилась на черных и белых. Перед фабрикой были широкие ворота, к которым вела единственная дорога. Кто первым приехал, того первым и обслуживали.
Ровно в полвосьмого ворота распахнулись, и появились Стюарт Уокер, его отец Хэмден и Пирсон Уэллс. При виде Стюарта глаза Стейси вспыхнули гневом. Я сразу это заметила, мама тоже.
– Ни слова, слышишь? – спокойно сказала она ему. – Ни слова.
Стейси чуть не задохнулся, но заставил себя отвернуться.
Очистка хлопка дело длинное, и наша очередь подошла лишь после двенадцати.
– Как дела, Мэри? – спросил Стюарт, когда мы подъехали.
Я заметила, как, прежде чем ответить, мама сжала губы. Я сделала то же самое, помня, что мне велели держать рот на замке. Но легко ли! Мама была старше Стюарта на добрых четырнадцать лет, и для нее было унизительно выказывать Стюарту уважение, когда он этого не делал.
Наконец мама ответила, и на лице Стюарта появилась самодовольная улыбка. Я испугалась, что сейчас он что-нибудь скажет про Сузеллу, но он не стал. А махнул рукой, чтоб мы подъезжали к хлопкоочистительной машине. К фургону со снятым верхом подвели трубы, через которые машина всасывала хлопок, очищая его от семян, листьев и мусора. Потом хлопок очищался вторично и через воронку шел под пресс, который спрессовывал его в пятисотфунтовые кипы. Весь наш хлопок уместился в одной кипе – аккуратной, с прямыми углами, охваченной с двух сторон джутом и стянутой металлическим ободом.