Пусть умрет
Шрифт:
— Я боюсь, Матвей, не цэрэушников. Ты вот до седых яиц дожил, а все никак не поймешь – своих надо бояться!
— Не... ну...
— Что ты блеешь!? Ме да ме-е… Держи лучше контакт с местными. Если пронюхаешь, что где-то рядом наши трутся, тогда и решим… короче, сам понимаешь – Африка, ядовитые змеи, растения, насекомые – много опасностей человека подстерегает, –многозначительно протянул Проньин.
Глаза его загорелись каким-то потусторонним огнем, он посмотрел вдаль на потемневшие в стремительно наступивших сумерках волны.
—
— М-мм... – невнятно промычал Матвей Петрович, изрядно ошеломленный открывающимися перспективами, и по привычке пы-таясь прикинуть в денежном выражении, во сколько может обойтись и сколько впоследствии принесет обещанная начальником «новая эра».
А Пронькин продолжал, не обращая внимания на его мычание:
— Народу надоело глотать специально для него приготовленную жвачку! Все это подделка! Телевидение, кино – все выродилось! Народ алчет настоящей, неподдельной драмы. Зрелищ! Но настоящих, Матвей, настоящих зрелищ. Не какой-то там суррогат, не театральную постановку. Всё должно быть натуральным – кровь, раны, страдания, даже смерть. Как в античные времена в Риме. Средства массовой информации ждет новая жизнь. Что там футбол, хоккей – всё это туфта, лажа... А договорные продажные матчи? Разве это страсти?! Страсти только тогда могут быть натуральными, когда на карту поставлена жизнь! Кстати, заметь – мы никого не принуждаем, они добровольно рискуют своей жизнью.
— Не бесплатно же, – вставил Матвей Петрович.
— Шутишь?! Деньги! Всем нужны деньги – даже смертникам. А мы им платим нехилое бабло! Эти уроды столько и не стоят.
— Отморозки встречаются, да. А где их нет? – подтвердил Матвей Петрович.
— Ты думаешь, меня интересуют деньги? – раздувая ноздри, спросил Пронькин. – Не-ет... Я, Матвей, прежде всего, борюсь за идею. И я, знаешь, уверен – в конце концов мир снова придет к тому, что человек будет иметь право распоряжаться своей жизнью по своему же усмотрению. Смотри, в некоторых странах уже разрешена эвтаназия.
В этот момент вдалеке послышались громовые раскаты. Поначалу слабые, они с каждым мгновением неуклонно набирали силу, нарастали, постепенно переходя в рев, который стал осязаем кожей – из-за здания над бухтой, едва не касаясь крыши своими розовыми в лучах закатного солнца брюхами, вынырнули два истребителя.
Машины приближались непривычно медленно, как будто некая невидимая упряжь сдерживала могучую силу турбин. Поравнявшись с бухтой, самолеты рявкнули на прощание, для пущего устрашения, изрыгнули огонь, как Змей-Горыныч, и, чадя керосиновым перегаром, умчались на форсаже в восточном направлении, в океан.
Пронькин с Матвеем Петровичем проводили их взглядом. Даже не моргнули и не удивились. А могли бы – как-никак военные самолеты в мирное время летают
В то же самое время наши знакомые на балконе гостиничного номера повели себя совсем иначе. Они, как полоумные, схватились за свои фотоаппараты и стали лихорадочно делать снимки. Звуки затворов походили на выстрелы из пистолета с глушителем.
Когда самолеты превратились в черные точки, и звук раздираемой небесной ткани затих вдали, Фил радостно потер руки:
— Ты только посмотри, Алекс, вот тебе и наши перелетные птички. Обратил внимание – это МиГи. Прав был мой русский хакер: зимовать они прилетают сюда.
— А наш пасьянс постепенно сходится, Фил. И Проньин здесь и Корунд этот... там, на яхте. К чему бы это? – Максимов поскреб затылок и стал похож на банального следователя, до которого к предпоследней серии телесериала, наконец, начало доходить то, что даже до зрителей дошло в первой.
— Мальчики, – чирикнула Алёна со своего лежака, на минуту оторвавшись от ноутбука, и ее пальчики напряженно повисли над клавиатурой, как пальцы музыканта, готовящегося врезать заключительный аккорд, – если вы переквалифицировались в орнитологов, то вам должно быть известно, что большинство птиц континента Евразии зимует в здешних краях. Ничего удивительного в этом не нахожу.
Пальцы ее опять засновали по клавиатуре, а Синистер сказал:
— Остается выяснить, почему эти пернатые имеют отвратительную привычку заклевывать друг друга насмерть!
И в этот момент Максимова осенило.
— Стоп! Замри! Как ты сказал? Насмерть друг друга заклевывают?
— Ну... ты же сам видел клип – тот, со спутника, Алекс.
— Ты гений Фил! Ну, конечно! – завопил Максимов на Синистера. – Только полный идиот мог не догадаться!
Фил соорудил на лице обиженную гримасу и укоризненно посмотрел на друга. Алёна, почуяв жареное, скатилась со своего шезлонга.
— Извини, старина... Я не имел в виду тебя, – скороговоркой забормотал Максимов, – я имел в виду себя... Ну как,.. как я не въехал раньше?! Ай да Проньин. Это же надо такое придумать, в наше-то просвещенное время... Это будет бомба! Это будет та-ка-я бомба, Фил!
Он схватил Алёну и сжал ее так, что кости захрустели.
— Алё, ты когда-нибудь видела такого кретина!?
— Что, совсем, да? – она высвободилась и выразительно покрутила у виска указательным пальцем. – Перестань орать. Что ты спрашиваешь? Я вижу тебя каждый день... Рассказывай, не томи, чем тебя там осенило?
Максимов обнял за плечи друзей и притянул к себе. И что-то стал им шептать. Но так тихо, что ни одна душа не могла его услышать…
Глава XXI КРЫЛАТЫЙ МЕЧ
А тот, который во мне сидит,
Считает, что он – истребитель...
В. Высоцкий, «Як-истребитель»