Пусть умрет
Шрифт:
Волна раздражения нахлынула на Пронькина. Сначала эти тунеядцы – сто пудов, трутни! – с Лубянки раскрутили его на лимон. Теперь журналюга этот на что-то все время намекает. Неужто тоже хочет слупить с него, с Марлена? Хотя не мешает проверить – может и правда у него кроме сегодняшних съемок что-то есть? Не-ет... не может быть, неужели старею? Испугался какого-то сопляка. Блеф! Ну конечно, блефует, сука! Совсем спятил! Ему впору подумать, как шкуру свою спасать, а он... Нет... таких надо сразу в порошок, в порошок! Не въезжает, придурок!
— Ты не умничай! – сорвался он, и, скривив рот, бросил: – Матвей, а наши незваные гости, похоже, не въезжают в ситуацию?
— Ничего, скоро въедут, – Матвей Петрович почему-то погрозил пальцем Алёне. Ему было
— Ты вот что, журналист, не переигрывай, – снова включился Пронькин. – Вздумал угрожать? Мне?!
— Что вы, что вы, Марлен Марленович! Ни в коем разе! Вы образец настоящего мужчины. Смелый! Все так говорят... да! Вы конечно о себе не думаете. И я с пониманием отношусь к такого ро-да людям и разделяю ваши взгляды, поверьте. Я сам такой. Но ведь человек живет не в вакууме – он ведь не один на белом свете. Человек живет в сообществе себе подобных, хуже того – в семье. Извините за банальность, но в этом заключена его – не побоюсь этого слова – великая сила и, увы, не менее великое бессилие. Тем более, если человек этот занимается сомнительными делами. Лучше уж вовсе не иметь семьи. Но это я так, философствую.
— Дофилософствуешься! – пообещал Корунд.
— Не перебивай, пусть поговорит... напоследок, – уже не скрывая намерений, со свинцом в голосе проронил Пронькин.
— А что тут говорить, Марлен Марленович, не хотите же вы, в самом деле, сказать, что вам все равно, что произойдет с вашим имуществом, с имуществом дочери и любимого внука, когда будут обнародованы некоторые материалы об их отце, дедушке и, что самое нежелательное, о происхождении всего этого состояния! А ваша жена?! Подумайте о ней. Виктория Федоровна сойдет с ума, когда узнает!
— Шантажируешь?! Ну всё! Сам виноват, журналист... напросился! Вас как, живьем акулам скормить? Или предпочитаете вначале... – он демонстративно приставил указательный палец к виску, изображая выстрел: – Пу-у-х! Из гуманных соображений? Вот тогда и настрочишь... Только оттуда, где ты окажешься, письма вряд ли дойдут...
— Почему ж не дойдут? Еще как дойдут, – прервал его Максимов с демонстративной наглецой в голосе. – Но можете не сомневаться – и на этом свете у нас много чего поднакопилось. Всё есть, уважаемый Марлен Марленович: и свидетели и даже улики: оружие, меч, например. – Он лукаво улыбнулся. – Торговля людьми, раз! – передразнивая, он загнул мизинец, – принуждение к совершению убийства – два! Труп в заливе, труп бедного таджикского гастарбайтера? Это ведь ваших рук дело, помните? Ave Caesar, morituri te salutant! [39] А чего стоит незаконная торговля военной техникой. Вам, кстати, могут переслать любопытный контрактик, где вы... Ах да, извиняюсь, недооценил вашу предусмотрительность! Договор, конечно же, подписан не вами лично, а Владимиром Марленовичем. Но за что ручаюсь, так это за то, что придумали замечательную шутку с ценой именно вы! Мне понравилась. Так ведь? Помните еще старые ценники на «Особую Московскую», Марлен Марленович... Номерок я подскажу, можете набрать со своего «Верту», вам тотчас же вышлют договорчик по «электронке». Мой-то телефон промок. Думаю, достаточно. Всего перечислять не буду, но не сомневайтесь – доказательства соответствующие имеются. И можете не заморачиваться – все они вне пределов досягаемости ваших «заплечных дел» мастеров... Ну как, Марлен Марленович?
39
Славься, Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя! (лат.).
— Да я тебя... да я... знаешь, что я с тобой, ублюдок... с вами, говнюками!.. – задыхаясь в припадке ярости, заорал дурным голосом Пронькин, сам еще не решив, что именно он сделает с этими негодяями.
Договорить он не успел...
Глубоко-глубоко в недрах земной
Сначала движение было едва заметным – плиты сдвинулись друг относительно друга едва ли больше, чем на человеческий волос! Но и этого было достаточно, чтобы стрелки всех сейсмографов на планете вздрогнули, предвещая очередной катаклизм. Через полторы секунды пружина, наподобие собачки в храповом механизме, сорвалась вновь. На этот раз сдвиг был циклопическим – сорок шесть сантиметров!
Квадрильоны тонн земных пород в мгновение ока подскочили без малого на полметра, высвободив колоссальную энергию, эквивалентную по величине той, какую всё человечество со всей его муравьиной технологической базой не способно произвести и за тысячу лет.
Этот, второй толчок оказался катастрофическим. Он мгновенно сбил с ног находящихся в комнате людей; по полу, ровно посередине, возникла и зазмеилась черная, будто заполненная сажей трещина. Расширяясь на глазах, она разделила комнату на две части, в одной из которых оказались пленники, а в другой – их тюремщики; стены закачались и начали опасно крениться; потолок просел.
Запаса прочности строения хватило на две с половиной секунды. Но силы были не равны – оно начало разрушаться…
Что оставалось нашим пленникам, побывавшим только за последние два часа по меньшей мере в парочке добротных, славных смертельных переделок, и угораздивших в третью?
Проявляя чудеса ловкости, они буквально чудом умудрялись увернуться от падающих вокруг шкафов, обломков потолка, кусков стен.
И тут, прямо на их глазах, на противоположном берегу разлома, разделившего комнату на две части, со стены сорвалась балка перекрытия и рухнула точь-в-точь на головы растерявшихся (а было из-за чего растеряться-то!) Пронькина и Корунда. Стена, державшая балку, постояла еще мгновение, раздумывая в какую бы сторону завалиться, и обрушилась внутрь.
В открывшемся за ней проеме показался зал с разбегающимися в панике людьми, а за ним неестественно накренившаяся терраса. Еще секунда, и она вместе со всеми на ней находящимися с грохотом провалилась; тяжелый потолок, как в замедленном кино, плашмя сполз со стен, и всё накрыло взметнувшимся облаком пыли.
Неконтролируемый атавистический страх подсказал и не чаявшим уже обрести свободу пленникам: как можно быстрее уносить ноги! Не сговариваясь, бросились они прочь из продолжающего разваливаться на глазах здания. Оскользаясь на острых камнях, цепляясь за корни деревьев и не обращая внимания на боль, они скатились с кручи, прямо туда, где у причала дрожала на свинцовой ряби возмущенного разгулом подземной стихии океана лодка старого Нкулункулу.
Глава XXII ПУСТЬ УМРЕТ!
Мене, мене, текел упарсин [40]
Библия, Ветхий Завет
«Взвешен и найден слишком легким»,
Толкование пророка Даниила
Кто сказал, что время нельзя повернуть вспять?! Осмелимся утверждать, что это чистейшей воды заблуждение, если не сказать – злонамеренное вранье! На этом могут настаивать только люди, не подвергающие ни малейшему сомнению постулаты официальной науки. Однако те, кто не смиряется с неизбежной ограниченностью наших знаний об окружающем мире, вполне справедливо могут возразить: а почему бы, собственно, и нет? Почему не предположить, что ничто и никуда безвозвратно не исчезает? Просто события и люди продолжают существовать в труднодоступном для нас измерении, открытие которого еще грядет.
40
Мина, мина, шекель и полмины (перс.).