Пустошь

Александер Джен

– Какая разница? Что тебе до того, жива я или мертва, вменяема или нет? Просто отпусти меня. Я…

– Хватит хныкать, Вертью. Помолчи и отдышись.

Деклан сует мне под нос металлическую фляжку с какой-то жидкостью. Я тупо смотрю на нее.

– Не привередничай – пей! Вся вода в «Пустоши» отравлена, а ты воротишь нос от фильтрованной?

«Я ворочу нос от воды, которую мне предлагают разработчики этой изуверской игры», – хочется мне ответить. Деклан несколько раз встряхивает фляжку, и жажда пересиливает благоразумие. Такой воды пить

мне еще не доводилось: она сладковатая, с каким-то легким привкусом. Я приканчиваю ее так быстро, что снова закашливаюсь.

– Обо мне не беспокойся – мне пить не хочется, – Сухо произносит Деклан, когда я бросаю ему пустую фляжку. Он роняет ее на землю и нагибается, чтобы поднять. Не теряя ни секунды, я выхватываю из кобуры «глок» и ногой вышибаю у него из рук электрошокер, который со звоном ударяется о забор в нескольких шагах от нас. Какое-то время Деклан стоит неподвижно, только кадык ходит вверх-вниз, потом склоняет голову на бок. Уголки его губ подергиваются.

– Ну, и что это ты делаешь? – невозмутимо спрашивает он.

– Я не буду тебе помогать, Деклан. Модератор. И я выберусь из этой игры сегодня же.

Деклан со вздохом садится на землю и качает головой.

– Вертью, ты…

– Заткнись!

Продолжая метить ему в сердце, я пячусь задом, пока не поднимаю сначала электрошокер, потом плоскогубцы. Я кладу его оружие рядом с собой и принимаюсь за секцию забора, которую пыталась оторвать раньше. Работать приходится одной рукой, не сводя глаз с Деклана.

– Если бы ты не целила в меня этой штукой, я бы сказал, что твоя настойчивость очаровательна.

Я фыркаю, а Деклан улыбается.

Я вспоминаю, как он опрокинул меня на землю. При одной мысли об этом ребра снова начинают ныть. Я крепче стискиваю пистолет и плоскогубцы.

– Давай же, подойди, – говорю я. Звучит это настолько в стиле моего геймера, что по спине пробегает дрожь. – Только учти: мне приходилось убивать и раньше.

Ему незачем знать, что на самом деле убивал другой человек, а сама я после каждого убийства по нескольку дней не могла прийти в себя.

Деклан молчит. Не успеваю я обрадоваться, что он намерен вести себя тихо и позволит мне спокойно закончить с забором, как он начинает смеяться – громко, захлебываясь, пока к лицу не приливает кровь. Проходит почти минута, прежде чем я решаю, что с меня довольно. Я отбрасываю плоскогубцы с такой силой, что они отскакивают от земли. Потом поворачиваюсь лицом к Деклану. Он стоит, согнувшись пополам, и задыхается от хохота.

– Над чем это ты смеешься?

– Над тобой. Твои старания… умиляют.

Похоже, злорадство – распространенная черта в мире, к которому принадлежат Деклан с Оливией. Но я готова почти на все, лишь бы туда попасть. Я не позволю этому мальчишке меня остановить.

– Закрой рот, пока я не прострелила тебе коленки!

Несколько минут я тружусь в тишине, изо всех сил дергая плоскогубцами за металлическую сетку. Обе руки у меня болят: одну оттягивает пистолет, другая устала от работы.

В голове пульсирует кровь, все тело сотрясает дрожь. Остается только надеяться, что Деклан этого не замечает. Он сдавленно хихикает и дергает левой ногой, как будто собирается встать. Видимо, все-таки заметил…

– Даже не думай! – шиплю я, проводя по мокрому лбу тыльной стороной руки, в которой держу плоскогубцы.

– Я решил тебе помочь.

– Тогда сделай, как я просила, и закрой рот.

– Ты не поняла: я решил тебе сообщить, что это не выход из «Пустоши».

Плоскогубцы едва не выскальзывают у меня из руки.

– Прекрати!

– Прекратить что? Пытаться помочь? Ты хочешь выбраться отсюда – ничего не имею против. Но хотя бы выслушай. Ты зря возишься с этой сеткой, потому что выход в той стороне.

Деклан указывает на восток – туда, откуда я пришла.

Нет. Он ошибся. Наверняка ошибся. Именно здесь карта меняет цвет. Именно здесь я нашла забор с колючей проволокой. Не может быть, что его поставили просто так.

– Не ври!

Деклан поднимает перед грудью руки и качает головой.

– Зачем мне врать, позволь спросить? Ты держишь пистолет, направленный мне в сердце. Правда, пистолет доисторический, и еще не известно, умеешь ли ты им пользоваться. Ну да не суть. Мое оружие тоже у тебя. Преимущество на твоей стороне, Вертью.

– Выход должен быть здесь, – шепчу я.

Деклан хмыкает:

– Выход в мир иной – возможно. Выход из «Пустоши» – нет.

Я вздыхаю. Плечи у меня опускаются.

– За этим забором – Самые жуткие в игре людоеды. Переберись на ту сторону, и тебя зажарят еще до захода солнца.

Я стискиваю зубы:

– Людоеды так не делают. Они не убивают сразу.

Деклан приподнимает одну косматую бровь, медленно встает на ноги, по-прежнему держа руки перед собой, поворачивается к забору и долго глядит на виднеющийся за ним ровный пейзаж.

– Еще как делают.

Мне хочется заорать на него, назвать лжецом. Но что-то в его голосе меня останавливает. Злоба? Страх? Жалость? А потом я понимаю, что это: презрение к себе. То же чувство звучало в моем собственном голосе, когда я разговаривала с двумя умирающими от голода и жажды мальчишками.

Что если Деклан говорит правду? Что если я ошиблась и зря проделала такой долгий путь? Что если…

– Как выбраться из игры? – хрипло спрашиваю я. – Это вообще возможно?

– Я же как-то в нее попал, верно? Выход к юго-востоку отсюда.

К юго-востоку…

– Докажи!

Не опуская рук, Деклан делает несколько шагов в сторону рюкзака. Я тоже подхожу поближе. От долгого стояния на коленях ноги совсем затекли. Такое чувство, что я иду по пояс в грязи. Я стараюсь сохранять бесстрастное выражение лица, чтобы Деклан не догадался, как мне больно двигаться.

– Мне нужно достать аку-планшет, – бормочет Деклан, роясь в рюкзаке. – Вряд ли я что-то смогу доказать, если ты пустишь мне пулю в лоб, едва я…

– Доставай уже!