Пустой трон Одиссея
Шрифт:
Габриэль устроилась рядом, сев наискосок от хозяйки, и осторожно отпила.
— М-м-м, хорошая вода. Спасибо. Э-э, надеюсь, вы не сочтете меня грубой, болтливой или что там еще, но… Не могли бы вы объяснить, почему вы пытались спровадить нас — клиентов, готовых заплатить? — Она резко оглянулась, так как почувствовала позади себя движение. В узком дверном проходе, ведущем к конюшне, застыла молодая женщина, державшая на руках малыша. Еще одна крошечная девочка цеплялась за ее хитон. За ними хромал шамкающий старик.
— Далеко не каждый, кто здесь появляется, готов заплатить
Со двора донесся стук лошадиных копыт и хриплые крики. Кружка грохнула о прилавок, девочка заплакала. Изифь вскочила на ноги и вытащила из-под скамьи огромный топор. Однако Зена уже стояла в дверях, держа наготове обнаженный меч.
Габриэль потянула хозяйку за передний:
— Все в порядке, правда. Она с чем угодно справится.
— Только не с этим, — ответила женщина и угрожающе подняла топор.
Улыбка Габриэль потускнела;
— Ну что ж, тут не поспоришь. Подстраховаться никогда не повредит, — ее голос задрожал и сорвался, ибо с улицы донеслась на редкость грязная ругань.
Зена переменила позу и стояла в дверях, небрежно прислонясь к косяку и скрестив на груди руки. Она успела выглянуть во двор и осмотреться. Ее взгляду предстали семь тяжеловооруженных неотесанных мужланов. Еще двое остались на площади и поили крепких, безжалостно навьюченных коней. Остальные, гогоча и перекрикиваясь, шагали прямиком к постоялому двору. Перебивая друг друга, они смаковали подробности недавних событий.
— …ты бы видел ее лицо, когда я потащил ее в конюшню…
— Да уж! А пока ты «развлекал» милашку, я получил у папаши приданое — и этих монет ты уж точно от меня не дождешься.
— Оба вы дураки! На самом-то деле все денежки лежали в лачуге десятника. Он только что продал пшеницу и…
— Значит, ты нас всех угощаешь, Каламос! Главарь захохотал и сказал:
— Может быть. А может, мы вообще не будем ничего покупать, а? Это ж последняя дыра! — Он был уже в двух шагах от входа; двое товарищей хлопнули его по спине и выругались от души.
— Затянитесь! — огрызнулся тот и, силясь растянуть губы в улыбке, пробубнил: — Разрази меня гром, если это не Зена!
— Каламос! — приподняв одну бровь, промурлыкала воительница. — Вот так удача! Встретились наши дорожки. А, что скажешь?
«Удача, — подумал Каламос. В горле у него пересохло, и боги, должно быть, от души смеялись сейчас над ним. — Из всех конюшен и постоялых дворов Итаки она оказалась именно здесь. Как дожидалась!» Позади главаря перешептывались его люди. Полуобернувшись, он снова рявкнул: «Затянитесь!» Тишина. На этот раз улыбка, которой он одарил скучающую воительницу, вышла лучше. И все-таки она не слишком его украсила. Взгляд Зены был ледяным, хотя губы растянулись в улыбке, обнажив ее зубы.
— Зена! Королева! — Его голос сорвался. Каламос откашлялся и попробовал еще раз: — Давненько не виделись, а? С тех пор, как я уехал из лагеря Драконта. И… вот… э-э, выходит,
— Ты хочешь сказать, с тех пор, как я выгнала тебя из лагеря Драконта, — поправила Зена, улыбаясь еще шире. Глаза остались по-прежнему холодными. Узкие зрачки делали их похожими на глаза орла. Или ястреба.
Каламос с трудом сглотнул. «Хищница», — пронеслось у него в голове. Зена заговорила низшим, гортанным, зловещим голосом:
— Потому что ты ограбил Драконта, помнишь, Каламос? Я помню.
Напоив лошадей и сняв с них груз, двое разбойников теперь вели их во двор, настороженно озираясь. Зена едва заметно подвинулась, чтобы видеть обоих и в то же время не упускать из виду остальных. Позади нее всхлипнул ребенок; вскоре тихий звук перешел в плач, стихающий по мере того, как ворковала с малышкой мать. Вмешалась Габриэль, и ее звонкий голос на мгновение заглушил все остальные, но хозяйка остановила ее резким окриком.
Воительница перевела взгляд на главаря негодяев; видно было, что Каламос заметил все. Внутри женщины и дети: беспомощные, нежные создания — легкая добыча. Он облизнул губы, взглянул на товарищей, снова откашлялся:
— Э-э, послушай, что, если я куплю вина, и мы потолкуем о старых добрых временах?
— А что, если мы останемся здесь? — обманчиво мягко парировала Зена. Она одарила улыбкой бандитов. Каламос, набравший было воздуха для следующего веселого предложения, вдруг словно проглотил язык. — Никуда мы не пойдем, пока не установим правила, — закончила воительница.
— П-правила? — заморгал Каламос и заправил за уши сальные пряди волос. От удивления он принялся теребить разноцветные лоскутья кожи и стеганой ткани, служившие ему кольчугой.
Позади него начался ропот, выкрики негодяев становились все грубее. Он не мог оставить без внимания перемену в настроении своих людей. Конечно, они и знать не знали, с кем столкнулись. Все они видели перед собой только привлекательную темноволосую девушку с аппетитными губами, обнаженными руками и ногами, вдобавок вырез ее брони был глубже обычного и открывал великолепную шею. Оружие они считали чистой бравадой. Допусти Каламос хоть малейший промах, и дни его главенства сочтены. «Второй промах, и Зена разрубит меня пополам», — мрачно подумал главарь. Он собрался с духом и сделал последнее усилие:
— Да какие правила, о чем ты говоришь, дорогуша! Что за правила могут быть у старых друзей? Знаешь, о тебе ходят странные слухи, особенно в последнее время…
— Да, неужели?
— Именно так. Но, знаешь, я им ни на грош не верю, девочка. Я выше этого, честно.
— Вот как? Выше чего, Каламос?
— Ты что, думала, Каламос поверит, что Королева воинов сбежит от своих солдат, откажется от сокровищ, которые любого заставят завизжать от восторга? И все это ради того, чтобы… защищать деревенщину! Такое бывает только в этих никчемных легендах. Бродячие певцы бренчат их на дешевых лирах и вопят, будто резаные. Никогда не понимал, зачем люди сидят и мозолят свой зад, пока какой-то старик мямлит куплет за купле-том, не зная ни одной застольной песни. Названия ко-раблей, имена мореходов, что за чушь! Какая от этого польза, а, Зена?