Пустяки и последствия
Шрифт:
Иногда Тамара ловила себя на ужасном чувстве: ей начинало казаться, что она уже не так любит дочь, как прежде, как надо, как должна любить мать. Потому что её слишком много рядом, дочери этой! Куда не повернёшься, всюду либо она, либо её вещи, либо её запах, либо голос, говорящий с кем-то по телефону. Сколько ж можно... Туалет занят, когда очень нужно, - там Ларка, приходишь в кухню суп варить, там Ларка чаи гоняет... Занавес через комнату - то была придумка Тамары, жутко уставшей от постоянного мелькания взрослой дочери перед воспалёнными глазами.
– Давай отделимся немножко, ты уже взрослая девушка, тебе так будет удобнее, я ж
– А давай. Я же тебя раздражаю светом телефона, когда ты спать хочешь. А так не видно будет...
Эх, если б только светом!
Десять лет Тамара откладывает деньги "на квартиру". Рассчитывая на ипотеку, конечно, и на родительские хоть какие-то сбережения. Раньше она аккуратно вкладывала в заветный и ни при каких обстоятельствах неприкосновенный конвертик сто долларов ежемесячно. В ещё хорошие времена... Но вот уже несколько лет как вкладываемое уменьшилось ровно вдвое. Больше, чем пятьдесят ну никак не получается! В итоге... что мы имеем в итоге? Девять тысяч. Всего. Девять тысяч в пожелтевшем конверте, спрятанном на самом дне гардероба под тяжестью постельного белья. Плюс родительские сбережения за всю жизнь - кровные или как они сами говорят - кровавые. Итого без малого двадцать тысяч. Какая квартира? Какая ипотека? Уже очевидно, что никогда. Тамара старалась гнать от себя эту мысль, потому что она неизменно рождала одно и то же: надо просто ждать родительскую двушку. И это приводило её в неистовство, в кошмар ненависти и к родителям, и к себе. Лучше не думать и продолжать каждый месяц делать почти бессмысленное дело, зато иметь чистую совесть и хоть каплю, крохотную капельку надежды... На чудо?
В 90-е они с родителями сыграли в "чудо". Оно называлось МММ. Хорошо, что погорели не сильно, не так, как другие. Обошлись потерей пары тысяч долларов. Всего. Всего? Боже, как рыдала мать, как страшно орал отец! Она думала, у него случится инсульт, таким багровым сделалось его лицо. Он выкрикивал жуткие слова, Тамара раньше не знала, что папа умеет так материться и так ненавидеть. Дикая тогда была неделька, пока всё было остро! Мрачные сходки-митинги на Варшавском шоссе, куда они все трое зачем-то ходили, толклись там, кричали до полной потери голоса со всеми прочими "партнёрами", чего-то ждали, на что-то надеялись. А потом вдруг стало пусто, холодно и безразлично. Их обманули. Или не обманули, а просто государство нарочно так сделало, и если бы Ельцин не влез, то всё случилось бы иначе. Осталось непонятным, непонятым, почему всё так вышло, но говорить об этом, обсуждать и переживать больше не было сил. Ни у мамы с папой, ни у Тамары. Они просто закрыли для себя эту тему. Всё же некоторые погорели страшнее. Люди квартиры потеряли, вложив до копеечки, что у них было, в ту, как её назвали, пирамиду.
Но случись нынче какое-нибудь очередное МММ, Тамара, наверное, опять бросилась бы в авантюру со своими девятью тысячами. Потому что только на чудо надеяться и оставалось. А как ещё? Где взять эти проклятые деньги хотя бы на самую дешёвую ипотеку? Только если вовремя "сыграть в МММ", пока опять государство всё не испортило.
Тамара вошла в комнату в стареньком халате и с намотанным на голове полотенцем. Бархатный занавес уже задёрнут, из дочкиной половины слабо светит ночник. Она сегодня раньше спать собралась, что ли? Тамара грузно уселась на свою разобранную ко сну кушетку.
– Поужинала?
– негромко спросила она.
– Коз.
–
Лариска громко вздохнула.
– Оф коз. На инглише значит "конечно".
– А почему со мной надо говорить на инглише?
– Языковая практика, - пробубнила из-за занавеса дочь.
– Ты сама мне всё время мозги ешь, что надо практиковаться в языке. Вот я и практикуюсь.
– Ясно. Про "коз" ты выучила, молодец. А когда нормально говорить начнёшь?
– А на хрена, ма? Я работать буду не в Америке, а тут. На тутошнем уровне мне инглиша хватит...
– То есть, уехать отсюда ты не хочешь, не планируешь, тебе не надо? Пожалуйста, сиди здесь вечно, кукуй...
– Не, конечно, ведь я, получив диплом сраного института, тут же подам документы во все посольства и меня с моим дипломищем с руками оторвут самые крутые фирмы всех стран мира!
– фыркнула Лариска.
– Сраный институт? А зачем туда пошла?
– Я? Мам, ты сегодня, наверное, переработала. Напоминаю: это ты выбрала и институт, и специальность.
– То есть, я во всём виновата?
– обиделась Тамара.
– А я тебя ни в чём не обвиняю. Вот вообще. Всё нормуль, чего тебя сегодня расколбасило на дурацкие темы? Ну, сраный институт, ты ж сама всё понимаешь.
– Да, - вздохнула Тамара.
– Развелось у нас этой халтуры, уму непостижимо! Такое было отличное образование в стране, во что его превратили?
– Отличное?
– Лариска хохотнула из-за занавеса.
– А что ж ты со своим отличным образованием в колл-центре ишачишь за две копейки, всю морду себе уже изнасиловала, скоро паралич мышц случится.
– А ты посмейся надо мной, посмейся... Две копейки. Всё ж таки живём на эти копейки-то, кредиты выплачиваем, будто не знаешь... Всё ты знаешь! Когда я окончила институт, всё и рухнуло - и страна, и экономика.
– Ма, не начинай!
– заныла Лариска.
– Давай уже ложиться спать, а?
– ей очень хотелось быть полностью в сети, общаться только там, мать страшно отвлекала и мешала.
– Или посмотри что-нибудь в ящике... Малахова там... кого ещё...
– Да надоело! И Малахов, и другие. Одно и то же. Я лучше... в интернете посижу, как и ты. Ты, как обычно, про мальчиков трепешься? Как там ваш сайт называется? Гёрлс... чего?
– А тебе зачем?
– хихикнула Лариска.
– Даже если я там, ты меня не узнаешь, я под ником. Знаешь, что такое ник?
– Слушай, мне не семьдесят лет, я прекрасно знаю, что такое ники. Да тусуйся, где хочешь, у меня своя компания, - гордо сообщила Тамара занавесу.
– Вау, даже так? Ну, и отлично! Давай, ма, спок ноч! Ухожу в нирвану. Пока-пока.
– Я тоже, - заявила Тамара, пересела к столу, включила старенький ноутбук и погасила настольную лампу. Лариска щёлкнула ночником, и в комнате осталось лишь два источника света: от экрана ноутбука и крохотное, хотя довольно яркое сияние айфона. Женщины замолчали, отделившись друг от друга не столько занавесом, сколько виртуальной границей.
Эта квартира их убивала. Каждая чувствовала себя почти как в камере - слишком узкое было собственное пространство, трудно ощущать себя полноценным человеком за занавеской и без того небольшой комнаты. Будто не хватало воздуха, было трудно дышать. Поэтому интернет играл роль портала для выхода в открытое пространство, где много места, много свободы, пусть для иллюзии другой жизни, но такой сладостной, при этом легкодоступной и дарящей столько эмоций! Возможно, последнее, что позволяло двум узницам однокомнатной клетки сосуществовать мирно и терпеть всё. В том числе друг друга.