Пустые шкатулки и нулевая Мария. Том 1
Шрифт:
Грудь трясется, словно по ней лупят молотом.
Н-нет…
Я не хочу вспоминать. Но хотя я не хочу вспоминать; хотя я хочу думать, что этого не происходило уже бессчетное множество раз – оно не пропадает. Я могу забыть любое другое важное воспоминание, но это одно – не могу никак.
Да, так и есть –
Когда-то очень давно – я у ж е п р и з н а л с я М о г и - с а н.
– …Что такое?
– …Прости, ничего.
Я чуть отодвигаюсь от Моги-сан. Она подозрительно приподнимает бровь, но больше ни о чем
Я возвращаюсь к себе и ложусь грудью на парту.
– …Вот как.
Если подумать, это очевидно. В конце концов, я же повторил этот день уже более 20000 раз.
Я признаюсь Моги-сан. Но тут же забываю. Поэтому я признаюсь вновь. И опять забываю. Пытаясь противостоять «Комнате отмены», я делал признание, которого и делать-то не хотел, снова, и снова, и снова, и снова, и все они тут же вылетали у меня из головы.
И каждый раз я получал ответ, услышать который не хотел больше всего на свете.
Всегда один и тот же. Всегда, всякий раз, один и тот же ответ. Ну а с чего бы ему меняться. Моги-сан не сохраняет своих воспоминаний, потому и отвечает всегда одно и то же.
Этот ответ –
«Пожалуйста, подожди до завтра».
Как жестоко. Потому что – э т о з а в т р а н е н а с т у п и т.
Собираю всю свою решимость, всю храбрость, которой у меня обычно вовсе нет, натягиваю нервы до предела – и все же мои откровенные слова испаряются, словно их и не было. И затем, вот как сейчас, я снова должен встречать ее, много раз потерявшую память о моих признаниях.
…Понятно. Они не «отменяются».
Они не существовали изначально.
В этом мире изначально ничего не было. Ничего осмысленного нет в этом мире, где все, что происходит, обращается в пустоту. Равно никакого смысла нет в красивых вещах, в уродливых вещах, в шикарных вещах, в рваных вещах, в любимых вещах, в ненавидимых вещах.
Ничего нет. Лишь пустота.
Ускользающая пустота, зовущаяся «Комнатой отмены».
Чувство тошноты. В такой вот среде мне приходится дышать. Ощущаю позыв выдавить остатки воздуха из легких, но не могу, потому что не смогу продолжать жить после этого. Я не могу жить, не дыша. Но если я и дальше буду вдыхать пустоту, мое тело тоже станет пустотой. Я стану пустым, как губка.
Или – для меня давно уже слишком поздно, и я уже пустой?
– Что с тобой, Кадзу-кун? Тебе плохо?
Услышав знакомый голос, я медленно приподнимаю голову, продолжая лежать на парте. Передо мной стоит Коконе, смотрит, хмуря брови.
– Я вспомнила, у тебя же кровь шла из носа на физкультуре, да? Тебе именно из-за этого сейчас может быть плохо, ты в курсе? Если плохо себя чувствуешь, может, проводить тебя в медпункт?
– Нечего о нем тревожиться, Кири. Держу пари, все дело не в крови из носа, а скорее в коленках, на которых он лежал, – произносит Дайя; он тоже подошел к моей парте, а я и не заметил.
– В коленках?.. …А!
Коконе ухмыляется и ободряюще хлопает меня по плечу.
– Тыыы! Ты, ты! Не слишком ли это нахально, если учесть, что это ты? Не увлекайся такими взрослыми вещами, как любооовь.
– Поддался на такое примитивное обольщение – просто смешно.
– Н-нет! Я всегда любил…
Моя фраза обрывается на середине. Это была оговорка, во многих смыслах. Во-первых, если бы я закончил, тем самым я бы признался Моги-сан, но главное…
– Ха? Ты ж до вчерашнего дня к Моги относился как обычно, разве нет?
…это была бы неправда.
Фактически я влюбился в нее сегодня. По крайней мере с точки зрения Дайи и остальных это было совершенно неожиданное пробуждение чувства. Потому-то никто не знает о моей долгой любви к ней, хоть она и очевидна по моему поведению.
– Смотри, смотри, Дайя, похоже, этот парень только что признался, что он безответно влюблен в Касуми. Ухихи, – Коконе с ухмылкой пихает Дайю локтем.
– Ага. Если повезет, я смогу этим цирком еще немного насладиться.
– Ухехе… все-таки смотреть шуры-муры других – это так прикольно! Мм, мм. Не волнуйся. Сестричка на твоей стороне! Я буду давать тебе советы и вообще помогать! А если тебя отошьют, я тебя даже утешу! Но если у тебя выгорит, я тебя убью, потому что ты будешь меня раздражать.
– Не беспокойся. Когда эти двое начнут встречаться, я украду ее.
– Уаа, звучит прикольно! Любовные неудачи, запутанные любовные треугольники! Супер!
Жестокие все-таки эти двое, трещат, и им дела нет до моего паршивого состояния.
Хорошо еще, ХХ здесь нет. Если б еще и он тут был, он бы точно не упустил возможность и повел бы разговор так, что он обязательно пришел бы к…
– …Э?
– Мм? В чем дело, Кадзу-кун?
– Ни в чем, просто… Интересно, где он. Прогуливает, что ли?
– О ком это ты? – подозрительно спрашивает Дайя. Странно. Я думал, Дайя после таких моих слов тут же поймет, кого я имею в виду.
– Не догадываешься? Разумеется, я о…
…Эээ, о ком?
А? Погодите-ка! Я… я намереваюсь назвать имя некоего человека. Так почему же я не только имени, но даже лица его вспомнить не в силах?
– …Кадзу-кун? Что с тобой? О ком это ты сейчас говорил?
Я ощущаю тошноту; у меня в глотке как будто что-то полужидкое, вроде слизняка, отчего мне хочется разодрать эту самую глотку. Но мне везет, я все же могу еще испытывать это чувство отвращения. Если бы я это проглотил полностью или выплюнул, ХХ перестал бы существовать.
– Ээй… Кадзу-кун!
Нет проблем. Я могу вспомнить. Я могу вспомнить благодаря этому отвращению.
– …Харуаки.
Так зовут моего друга. Моего товарища, который заявил, что будет на моей стороне всегда.