Пустынная дорога смерти

Савельева Наталья Михайловна

– Здесь всегда такое небо?

– Да. Никогда луч солнца не опалит высохшую, истрескавшуюся пустошь, никогда. Вместо земли и песка пепел… дитя долины смерти, он жаждет воды, чтобы переродиться, он осквернён. Жадно ждёт божественную влагу. Возможно, когда небеса рухнут на землю, его жажда будет утолена. Посмотри. Ты видишь тени? Это не упокоенные души, бредущие сквозь толщу времени к вратам. Скоро они станут частью пепла. Они будут ждать возрождения, которое никогда не придёт. Они переродятся в зло, тёмных существ в конце времён, когда рог вострубит, призывая их, разрушая небесную твердь. Их сущность прогнила насквозь, – Азраил сурово, пытливо посмотрел на Дина. – Многие люди похожи на эти тени. Сбившись

с пути, они превращаются в пепел, который вечно ждёт щедрый дар небес. Разница лишь в том, что люди ещё могут восстать из пыли и встать на дорогу туманных истин. Тени не могут этого сделать. Ты почти стал пеплом, Дин. Ты на грани. Знай это. Не жди изобильных дождей и милости небес. Вселенная глуха к мольбам. Иди своей дорогой.

– Но каков мой путь? Скажи мне! – взмолился Дин.

– На моих устах лежит печать молчания. Однажды мы открылись, поведав человеку о судьбах. Это было ошибкой. Теперь мы открываемся лишь избранным, – с необъяснимой тоской ответил ангел смерти и взглянул в тёмную, мутную, сверкающую яркими и частыми всполохами молний даль, словно там незримое, величественное воинство сражалось в блистающих, светлых доспехах с предвечным злом и адом, сокрытом в морской бездне. Он ещё крепче сжал рукоять своего меча. – Пора… – негромко прошептал он. – Пора уходить.

Он повернулся к Дину и расправил свои гигантские чёрные крылья. Тысячи зорких глаз открылись, излучая синие, холодное свечение и Дин провалился в тёмную, дурманящую бездну. Перед ним мелькали яркие, странные, почти безумные образы: прекрасная Николь, в белом, лёгком коротком платье и чёрном, не по размеру большом плаще. Она стояла на скалистом берегу, над ней кружили пронзительно кричащие чайки. Её глаза, серые, как сталь, пронзали тяжёлую армаду низких, свинцовых туч и туманную даль синего, волнующегося моря. Её кожа бледна и чиста, как снег, падающий на грешную землю. Солёный, холодный ветер трепал её волосы. В руках она держала хрупкую, белую розу без шипов. Она поднесла его к своим пухлым, тёмно-алым губам и поцеловала. От поцелуя цветок почернел, нежные, бархатные листья увяли. Она бросила её в воду, в холодную, яростно ревущую бездну. Песок, поднимаемый сильным, неукротимым странником ветром с угрюмых, каменистых склонов, превращался в чёрных, жутких ворон, летящих к низким, грозовым тучам.

Теперь Дин видел только небо. Тёмные, свинцовые тучи расступились перед его пронзительным, холодным взором и он увидел бескрайние, сверкающие просторы вселенной. Он прикоснулся к небу, но оно лишь задрожало, словно отражение на непроницаемой водной глади.

Дин лежал в небольшой, деревянной лодке, гипнотически дрейфующей средь непроницаемого тумана, клубящегося над Озером Духов. Он видел шаткую, прогнившую пристань и изумрудную, тёмную зелень леса вдали. Рядом с ним лежала Николь, смотрящая на него таинственным, пугающим, проникающим в самую душу взглядом. Они лежали в цветах, в чёрных, бархатистых розах и хрупких, белоснежных лилиях. Она обняла его, но объятья её были холодными и безжизненными. Эта девушка пугала его. Особенно её жуткая, чёрная родинка под левым глазом. Точно такая же, как у той сумасшедшей старухи, кормившей возле подъезда ворон. Во сне, он знал, что это она и есть, что это всего лишь одна из её форм, которым нет числа в этом мире и этой вселенной.

Наконец Дина поглотила безграничная, всесильная темнота. Его безумный сон прекратился, оставив после себя жуткое послевкусие и молодой шериф проснулся. Он открыл глаза. Его комната казалось дышала пугающим мраком. Дин медленно встал, его немного шатало. Включив в комнате свет, он посмотрел на свои руки. Они были в сером пепле. В ужасе от страшных ночных видений, оказавшихся вполне реальными и осязаемыми, он умылся. Холодные капли, сверкающими

дорожками стекали по лицу. Он посмотрел в зеркало, и увидел в нём отражение сумасшедшего человека, с растрёпанными, отросшими волосами, сверкающим взглядом, бледной, болезненного оттенка кожей и длинной щетиной. Слегка пошатываясь он пошёл в свою душную комнату. Открыв окно Дин лёг на кровать и погрузился в беспокойные, неспешные воды сна.

2

На этот раз Дину снился Шут. Белые, длинные волосы его сияющими струями стекали по плечам и спине. Он сидел в удобном, роскошном кресле возле камина, задумчиво глядя в чёрное окно, за которым в бешенстве поднимая к небу снег, свирепствовала метель, и алые отблески огня играли на его бледном, худом лице. Штукатурка на некогда бордовых стенах и белом потолке местами обвалилась, создав причудливые, жуткие силуэты. Мебель была старой и обшарпанной, с порванной обивкой и стёртым лаком. Казалось, дом был долгое время необитаем. На бронзовых подсвечниках висели серые, широкие гирлянды паутины и пыли. Яркие краски давно уже выцвели, холсты отсырели, и теперь лица изображённых на них людей едва угадывались, превращаясь в смутные, призрачные видения. Стены угрюмого, разрушающегося дома печально стонали под напором холодного, по-зимнему яростного ветра. Напротив Шута сидела девушка, спасшая его в ту ночь от травли собаками. В руках она держала потрёпанную записную книжку с кожаным истёртым переплётом и перо. На неё было тёмно-серое, с чёрными кружевными вставками, недорогое, строгое платье.

– У меня есть только вы с Джоном. Я благодарен вам за это, – устало выдохнул Шут. – Я понимаю, что со мной у тебя не было бы будущего, что ваши чувства с Джоном светлы и искренни. И я рад за вас. Пускай эта радость и с примесью горечи. Я всё равно рад.

– Гэбриель… – неуверенно начала девушка.

– Нет, – резко оборвал её Шут. – это уже давно не моё имя. Послушай… Уже 2 месяца ты каждый вечер приходишь ко мне, рассеивая своим сиянием замогильный мрак. Дом оживает, когда ты смеёшься. Не забывай обо мне. Хотя бы изредка навещай меня.

– Я клянусь, что не брошу тебя, – твёрдо произнесла девушка.

– Вы единственные кто не жаждет моей гибели, кто не насмехается надо мной, – печально продолжил Шут. – Вы не бросаете меня, заботитесь, не называете сумасшедшим, хотя я и правда безумен. Я безумен в своей клетке одиночества и боли.

– Безумец ли ты? Да, возможно, – задумчиво произнесла девушка, глядя на пляшущие в старом камине языки пламени. – Но ты талантлив. Видения, лишающие тебя покоя, открывают тебе истины и тайны человеческих сердец и помыслов.

Шут взглянул на неё и печально улыбнулся.

– Я знаю пустынную дорогу смерти… я видел её, – едва слышно прошептал он. – Я слышу голоса теней и чувствую на руках их скорбный пепел. Я видел ИХ, суровых ангелов смерти. Они забрали у меня многое, но я их избранный, именно я. Это плата… за всё нужно платить, – Шут устало вздохнул и закрыл глаза. – Они шепчут даже сейчас. Там, в многоликой, бескрайней, предвечной тьме… Да, они там… Я слышу их шёпот… Скажи мне, Хелена, я безумец?

– Да, – виновато потупив глаза ответила девушка.

– Что ж, я надеюсь на это. Я чую смерть… скорую смерть…

– Ты знаешь, кто это будет? – встревоженно спросила она.

– Нет, – он откинулся на спинку кресла и задумчиво посмотрел в окно, за которым всё яростней завывала злая вьюга. Он соврал, он знал ответ на этот вопрос, но не хотел верить, не хотел разбивать сердце бедной девушки, наполняя его чёрной кровью одиночества. – Ты веришь в то, что можно победить смерть? – негромко спросил Шут.

– Нет, – уверенно ответила она. – не верю. Всему есть конец. И ангел смерти рано или поздно спускаясь к человеку принесёт на своих крыльях умиротворение и покой.