Пустынная дорога смерти

Савельева Наталья Михайловна

– А что если жизнь и смерть просто иллюзия? Умелая игра света и тени? Если это просто представление, которым управляет кукловод? Великий кукловод, сокрытый в тени…

– Я не верю в это, – горячо ответила она и снова виновато опустила глаза.

– Пустота… бездна… я чувствую её… Она внутри меня… она внутри каждого. Она – это вечность…

Шут замолчал, его изумрудные глаза были полны скорби и боли. И снова перед Дином словно зловещий, тяжёлый занавес опустилась темнота. Он проснулся. Его тело сковал замогильный, предвечный холод. За окном жутко и пронзительно завывал ноябрьский ветер, а стены небольшой, уютной квартиры издавали странные, протяжные звуки. Они словно прерывисто дышали, скованные тяжёлой болезнью тлена. Дин встал и посмотрел на часы. Было 6 часов утра. Он поспешно оделся и пошёл на кухню, чтобы заварить себе утренний кофе, но кто-то начал настойчиво звонить в квартиру. Шаркающей походкой Дин поспешно направился к входной двери. Голова нестерпимо болела и гудела. Казалось чей-то вкрадчивый голос нашёптывал из пустоты: «Глаза,

лживые, незрячие глаза…». Он открыл дверь, и с удивлением увидел за ней ту, которая пугала и завораживала его своей красотой, ту которая снилась ему в полночном бреду, ту, чей взгляд пронзает плоть, проникая в самую душу. Перед ним стояла Николь с шикарным букетом из алых, крупных роз и белых, хрупких, нежных лилий. Это странное и противоречивое сочетание цветов привлекало внимание и вызывало в человеческой душе смешанные чувства благоговейного трепета и отрешения. На ней было чёрное пальто, закрывавшее половину её прекрасного лица, светлые, поношенные, узкие джинсы были заправлены в мощные берцы. Она немного дрожала от холода.

– Вы заказывали букет? – приветливо спросила Николь.

– Нет, Вы ошиблись, – натянуто улыбнувшись ответил Дин. Ему было жалко продрогшую на яростном, северном ветре девушку. – Ещё только 6 часов утра. Неужели Вы уже начали их развозить? – недоумевая спросил шериф.

– Да, хозяйка заставляет работать даже ночью, – устало и печально вздохнув ответила она. – Снова ошиблась. Я ещё плохо знаю этот город. Хорошо, что на этот раз я попала к Вам, уже знакомому человеку, – Николь стеснительно отвела взгляд, но Дин видел холодный, надменный огонь и таинственную, непроницаемую тьму, скрывающуюся в её серых, бездонных глазах.

– Вы, наверное, замёрзли, – участливо посмотрев на неё произнёс Дин. – Проходите в квартиру. Согреетесь, выпьете чая или кофе.

– Вы так добры! – радостно воскликнула Николь и поспешно вошла в квартиру. Внутри царил приятный, уютный полумрак и гулкая, успокаивающая тишина. Он помог ей снять пальто и повесил его на единственную свободную вешалку в шкафу. Букет девушка небрежно положила на старый, лакированный угловой столик, и они с Дином пошли на светлую, освещённую желтоватым светом лампы кухню. На николи была грубой вязки, изумрудная, однотонная кофта. Она снова закатала рукава по локоть, открывая взору татуировку в виде длинной вязи старинных, непонятных символов и села на старый, скрипящий, обшарпанный стул. За окном было всё ещё темно и большой, чёрный, как смоль ворон сидел на голой, скрюченной ветке пристально наблюдая за шерифом и его гостьей.

– Что Вы будете чай или кофе? – спросил Дин поставив чайник. – Кофе есть только растворимый.

– Кофе, – пристально глядя на него ответила Николь. – Можно сигаретку?

– Не стоит девушке курить, – негромко произнёс он, но всё же придвинул к ней хрустальную пепельницу и протянул сигарету и зажигалку. Она закурила.

– Не стоит тратить на меня слова, – довольно выдохнув табачный дым и развязно закинув ногу за ногу сказала Николь. Она откинулась на неудобную, жёсткую спинку старого стула и хитро прищурившись смерила Дина любопытным, обжигающим взглядом. Она хищно улыбнулась. – При этом Вы и сами изрядно грешны. Вы не праведник, не Вам меня учить.

– Все мы не без греха, – спокойно ответил на её колкость Дин и достав две чашки и банку кофе из кухонного шкафчика поставил их на стол и придвинул поближе дешёвую, квадратную сахарницу. Он налил кипятка и бросил в свою чашку две ложки растворимого кофе. – Вам крепкий? С сахаром или молоком?

– Крепкий, с двумя ложками сахара, – ответила она, резкими и ловкими движениями пальцев стряхнув пепел в пепельницу. В сизом, ядовитом дыме от сигарет вид её был по настоящему зловещим и демоническим, а глаза казались чёрными и непроницаемыми. Дин посмотрел на неё, размешивая в её чашке сахар, и в душе у него зародилось чувство холодного, беспричинного страха. Она придвинулась к нему ближе, так, что он почувствовал удушливый, приторный запах духов, с ароматом пиона, такой едкий, такой ядовитый, словно бы скрывающий вонь гниения и разложения. Он вдыхал его снова, сердце его бешено забилось в груди. – Говорят, умирая, человек видит самое дорогое, что было в его жизни и сердце. Интересно, что видела она, Дин? Она видела тебя или как он убивает её? – вкрадчиво спросила Николь. От бессильной ярости шериф крепко стиснул зубы, вена на шее вздулась и ритмично пульсировала. – А что видел ты, Дин? Её или нож, входящий в твой живот?

– Откуда Вы знаете? – ошеломлённо спросил он, ставя перед ей чашку горячего, чёрного кофе и прислоняясь левым боком к дальней стене у окна. Она последний раз затянулась перед тем как загасить сигарету в пепельнице.

– Так что ты видел? – испытующе посмотрев на него спросила Николь.

– Я… – негромко начал Дин, задумчиво глядя в пустоту и словно прокручивая перед глазами вновь этот ужасный момент его жизни. – Я никогда не забуду этого, как бы мне не хотелось… Я словно снова там и вижу это… Тогда стояли декабрьские морозы… Знаешь, в мороз небо такое ясное, глубокое, в лесу всё словно бы погружено в особенный, волшебный сон. Умирать страшно, – он посмотрел на неё безумными, полными неподдельного ужаса глазами. – Ты понимаешь, что вот ты был, строил планы на жизнь, и вдруг тебя просто не стало. Ты просто исчез, и ничего в этом чёртовом мире не изменилось, нет. Всё осталось прежним, только ты мёртв… Я гнался за ним очень долго. Мы бежали через лес и рощи, пока он не ударил меня

в живот ножом. Это было на открытой, окружённой силуэтами засыпанных снегом деревьев поляне. Я выстрелил в него. Попал точно в голову. Тогда я любил работать в одиночку. Молодой, сильный… Это притупило чувство самосохранения, сыграв со мной злую шутку… Я помню, как лежал на снегу в тишине зимнего леса. Сосны перешёптывались и сурово трещали вокруг меня. Я лежал рядом с его трупом. На таком морозе тело быстро остывает, а кровь превращается в липкую холодную жижу. Я ничего уже не чувствовал, мои ноги онемели, да и руками я едва мог шевелить. Я точно знал только одно – я умираю. В книгах обычно пишут, что герой видит перед смертью свой дом, мать, любимую, то, что некогда согревало его, было дорого. И тогда мне стало страшно. Я испугался не смерти, нет. В последние минуты своей испаряющейся жизни я видел бескрайнюю, чёрную бездну великого космоса, усыпанную холодными осколками сверкающих звёзд, планет и обрывками ярко сияющих галактик. Вдали от города и его огней небо чистое, ничто не мешает ему открыться полностью. Эта безграничная пустота заполнила меня. Мне было холодно. Я умирал. Но бездна успокаивала меня, проникая в самые глубины сердца… В моей жизни не было любви, а дом всегда был полон скорби… а бездна… бездна всегда была рядом… она пряталась в сердце… Возможно это было всего лишь бредом умирающего сознания, но я увидел в этой бескрайней, чёрной бездне ангела с множеством глаз на крыльях… я увидел Азраила… Он с любопытством смотрел на меня, а потом спросил: «Ты хочешь жить?». Я ответил, что да, хочу. Тогда он сказал, что я буду должен ему, что это своеобразная сделка. Я согласился и меня окутала тьма. Потом помню, как проснулся в больничной палате. Друзья сказали, что я написал СМС с местом своего нахождения и просьбой о помощи, и они приехали, но я не стал говорить им, что телефона с собой у меня не было, а окоченевшие, окровавленные пальцы не смогли бы набрать такое длинное сообщение. До сих пор я не знаю, что это было. Возможно я и правда в тот вечер взял телефон и набрал это сообщение, а бескрайняя, давящая своим холодным безразличием вселенная и чёрный ангел смерти – это просто пустые галлюцинации.

– Каково это умирать? Неужели и правда так страшно? – прищурившись спросила Николь. Казалось, рассудок Дина всё ещё был немного затуманен горькими воспоминаниями прошлого.

– Да, – хрипло выдавил он в ответ. – Люди не хотят жить вечно, люди просто не хотят умирать. Все умрут рано или поздно, от этого невозможно сбежать, как бы сильно этого не хотелось. Конец можно лишь отсрочить.

– Возможно, – негромко произнесла Николь, отпив из своей чашки горячего, бодрящего кофе. – А Вы когда-нибудь хотели убивать?

– Нет, – спокойно ответил Дин окончательно очнувшись и придя в себя от вновь нахлынувших переживаний, ставших результатом жуткой, глубокой травмы.

– Не стоит этого скрывать, – вкрадчиво и тихо произнесла Николь, задумчиво глядя на огромного, лоснящегося чёрного ворона, внимательно наблюдающего за происходящим сквозь мутное, кухонное окно. Её губы исказились в презрительной, высокомерной улыбке, словно серая, дорожная, липкая грязь пристала к её нежным рукам, испачкав тонкие, белые пальцы. – Это человеческая природа: ненавидеть и разрушать. Люди всего лишь более развитые, отвратительные, жестокие животные, – Николь бросила на Дина пытливый, пламенный взгляд. – Они врут, думая только о себе. На самом деле им плевать на других. Они видят не чужие проблемы и чувства, а лишь способ удовлетворить себя. Они не бояться причинять боль, использовать других, идти по горам из гниющих трупов к своим низким целям. Их заботит только личное счастье. Ваша жизнь – это просто игра на выживание, дикая и не имеющая ни границ, ни правил. Вы сами создаёте ад. Ты говоришь, что никогда не хотел убивать. А как же те частые мысли об убийстве Джима? О никчемности его жизни? А та шлюха с Хайзер-Хилл-Стрит? Её, кажется, вырвало на твой ботинок от перепитого алкоголя. Она грязь, мерзость? Да?

Дину стало плохо, его желудок словно сжался в пульсирующий комок, щёки и кончики ушей стали багровыми и начали гореть. Его тошнило, голова кружилась.

– Что… – задыхаясь от ужаса и волнения начал он.

– Что я несу? – весело и звонко засмеялась Николь. Аромат её духов душил его, заставляя его голову болеть и кружиться. – О, не бойтесь! Я знаю многое!

– Кто Вы? – недоумевая спросил шериф.

– Я? Я новенькая девушка в этом городе, которая очень любит животных и работает в цветочном магазине у Софии. Милая и добрая девушка, хочу я Вам сказать, – она самодовольно улыбнулась и пригубила чашку остывшего, чёрного, как ночь, кофе.

– Но откуда…?

Она резко сделалась серьёзной, глаза её наполнились чёрной, холодной и бескрайней пустотой вселенной. Николь немного наклонилась вперёд.

– Этот город знает всё… – оборвала она его и увидев ужас, исказивший привлекательное, мужественное лицо Дина, громко и хрипло засмеялась. Чёрный, гигантский ворон зловеще закаркал и со всей силы начал биться в закрытое окно, стекло которого опасно вздрагивало в такт его ударам. Происходящее казалось настоящим, ужасным безумием. Николь встала, гордо вскинув голову и пристально, выразительно глядя на Дина. – Свобода через умиротворение, умиротворение через очищения, очищение через страдание… Воспоминания, они у нас в крови, бегут по венам, разрывая тело на части… – неожиданно и громко зазвенел будильник, последний раз хрипло каркнув улетел огромный чёрный ворон, растаяв в приятном, лиловом сумраке. – Я думаю, мне пора, – негромко вздохнула Николь и направилась к выходу.