Пустынная песня
Шрифт:
— Глупости, — процедила она сквозь зубы. — Его никто не видел. Это все слухи.
— Адам видел его, и еще несколько человек, — ответил Торин, в то время как Леннокс и Рамон перекладывали Адама на носилки. Я все еще держала его за руку и не хотела отпускать.
— Мы уходим, отпусти его, и чтобы я больше не видела тебя рядом с Адамом.
Говоря эти слова, госпожа Торрел злобно сверкала на меня глазами.
Адама невозможно было отпустить. Если его унесут, не останется ничего, что будет удерживать от меня боль, которая
Все произошло очень быстро. Госпожа Торрел подняла руку, после чего меня сбило с ног сильным порывом ветра. Рука Адама выскользнула из моей.
— Нет, — в отчаянии закричала я, но Леннокс и Рамон уже вышли из комнаты.
— Прости, — сказал Торин, кивнул и вышел вслед за матерью и братьями, оставив меня одну.
Где-то далеко я почувствовала, как подошла бабушка и помогла мне подняться.
Я больше не могла думать, тупая боль усилилась, наполнила мое сердце и голову и забрала все силы.
Белара
Я думала, что боль меня убьёт, что моя грудь больше не будет подниматься, а сердце не сможет биться дальше. Больше никогда. Жизнь и сила покинули меня, и ни один вздох больше не имел смысла.
Но моё несговорчивое тело продолжало свою работу, хотя я спряталась в своей комнате в Каменном переулке, затемнив окна и не находила сил, чтобы встать или что-то поесть. Я ни с кем не разговаривала, потому что сказать было больше нечего.
— Всё, хватит, — энергично сказала бабушка, когда зашла в мою комнату.
Я не знала, какой сегодня день, утро сейчас или вечер. Я потеряла всякое чувство времени, точнее говоря, я потеряла все чувства, присущие обычному состоянию.
Она подошла к окнам, раздвинула занавески и запустила в комнату серый свет пасмурного дня.
— Ты сидишь здесь взаперти уже больше двух недель. Так дальше не пойдёт, Сельма.
— Оставь меня, — устало сказала я.
Я больше не могла спать и из-за вездесущей усталости находилась в апатичном полузабытье, где-то между сном и явью, между существованием и небытием. Как только я закрывала глаза, меня мучил один и тот же кошмар о происшествие с Адамом, и я испуганно вскакивала, постоянно переживая один и тоже момент, как в бесконечной, мучительной, повторяющейся петле времени.
— Нет, я не уйду, — сказала бабушка. — Я уже слишком долго наблюдаю за тем, как ты отказалась от себя. Ты сейчас встанешь и что-нибудь поешь, а потом продолжишь жить свою жизнь, с клубневыми ягодами или без них.
— С клубневыми ягодами! — я с негодованием села на кровати, и у меня сразу же сильно заболела и закружилась голова.
— Да, Сельма, — энергично сказала бабушка, забирая у меня одеяло. — Я не допущу, чтобы ты чахла здесь в темноте. Этим ты совершенно ничего не изменишь.
— Я знаю, — устало ответила я. — Но я не собираюсь принимать клубневые ягоды и просто его забыть.
Я
— Я знаю, что это сложно, — серьёзно, но решительно сказала бабушка. — Если кто и знает, то я. Но ты не умерла, и я не допущу, чтобы ты отреклась от себя. Сделай это ради меня.
Она умоляюще посмотрела на меня, и я почувствовала, как медленно киваю. Ради себя самой я не стала бы вставать, но смогла бы сделать это ради кого-то другого. Моя бабушка пережила много горя, и я не хотела, чтобы из-за меня ей досталось ещё.
Я медленно спустила ноги с кровати и встала. Потом оделась и не спеша последовала за бабушкой на кухню.
Она намазала для меня булочку джемом и поставила передо мной тарелку, в то время как я смотрела в окно на унылый серый свет ноябрьского дня, который так безупречно подчёркивал моё настроение, что я воспринимала это почти как издевательство.
— Твои друзья приходили и хотели поговорить с тобой, — сказала бабушка, ставя рядом с тарелкой кружку кофе. — Я сказала им, что ты болеешь.
— Почему ты не сказала им правду? — спросила я, продолжая устало смотреть в сад.
— Ты скоро сама это поймёшь, — уклончиво ответила бабушка. — А теперь съешь что-нибудь!
Я механически взяла булочку в руку и откусила, не чувствуя вкуса. Затем сделала глоток кофе.
— Довольна, — спросила я.
— Почти, — ответила бабушка. — Я хочу, чтобы ты вернулась в Тенненбоде и продолжила учёбу.
— Нет, — сразу решительно ответила я.
Больше не было смысла в том, чтобы ходить туда. Я больше не знала, где моё место, ибо какую жизнь я могла теперь ещё вести? Внутри меня ничего не осталось, что давало бы стимул двигаться дальше. Хотела ли я продолжать учиться и готовиться к скучной работе в магическом мире? Нет, для чего мне это? Точно также я могла бы отвернуться от магического мира, потому что какая польза во всей магии, если его жизнь всё-таки просочилась сквозь пальцы, и даже бабушка не смогла ничего сделать, чтобы спасти его.
Даже месть против Бальтазара казалась не стоит того, чтобы её добиваться. Я должна была ненавидеть дракона, испытывать желание его убить. Но я даже не чувствовала этого, не говоря уже о том, чтобы сделать.
Да и что я смогла бы предпринять против этого дракона? И даже если бы смогла его убить, это ничего не изменит. Это не вернёт Адама к жизни.
— Сельма, — вздохнула бабушка, и я увидела беспокойство в её глазах. — Я хочу тебе помочь.
— Я не хочу принимать клубневые ягоды, — устало ответила я.