Пустыня внемлет Богу. Роман о пророке Моисее
Шрифт:
По выскользнувшей из дворца гурьбе, осторожно ступающей мимо стражи у входа, уже издалека можно понять: беда не миновала, а еще более усугубилась. Увидев Моисея и Аарона, они мгновенно окружают их и, уже не стесняясь, вопят и размахивают руками:
— Если за вами стоит Бог, не простит Он вас за то, что вы сделали всех нас ненавистными в глазах повелителя мира. Вы дали ему в руки меч — снести наши головы…
Аарон, знающий многих из них, приходивших к нему с исповедью и за советом, пытается их успокоить. Редких же прохожих вовсе не удивляет жестикулирующая и кричащая толпа евреев, тем более стражи у дворца никак на эти крики не реагируют.
Моисей осторожно выскальзывает из этой толпы, незамеченным
В абсолютно недвижный, короче вздоха, послеполуденный миг с пылающим то ли пятном, то ли облаком солнца в мертвых зарослях, в глубине которых едва дышат, не издавая и звука, одряхлевшие звери зоопарка, впервые ощущая, что стоит в средостении жизни и смерти — силы покинули тело, но глаза подобны двум отверстиям от ожога неизбывно прихлынувших глубин потусторонней синевы, — Моисей говорит почти шепотом, как произносят последние слова перед исчезновением:
— Господи, для чего Ты подвергнул такому бедствию этот народ, для чего послал меня? Ведь я пришел к фараону с именем Твоим на устах и по Твоему повелению, но он презрел имя Твое и обрушил на этих людей еще большие беды.
В слуховых изгибах человека, втягиваемого в бездыханную воронку сна, раздается карающий голос. Человек, уже смирившийся с собственной гибелью, внезапно выбрасывается на поверхность, видит отчетливо, в реальности, протянутую руку, и голос-то, оказывается, спасающий — приходит одновременно изнутри и с высот:
– Я Господь. Беда эта — твоя, Моисей. Ты слишком быстро отчаиваешься, много мудрствуешь и мало веришь. Вспомни Авраама, отца твоего прапрадеда Ицхака. Он рисковал вдесятеро более тебя. Только один Я знаю, что творилось в его душе, когда он занес нож над сыном. Такое родственное наследие обязывает вести себя соответственно.
— Неужели я призван Тобой занести нож над этим народом?!
И вздрагивает Моисей, услышав ответ и ощущая, как силы возвращаются к нему:
— Не забывай овна, запутавшегося рогами в зарослях. Авраам его принес в жертву. Вместо овна может быть и существо, в облике которого ты заметил нечто крокодилье. Верь, Моисей. Я — Господь.
4. Яхмес
Говорят, что в глазах мертвого человека запечатлевается облик того, кто склонился над ним в последний миг. В глазах живого Яхмеса на всю жизнь запечатлелся силуэт Месу-Моисея, в ту ночь — безымянного существа в пустыне, вдали от границы Кемет, крадущегося к дереву, под которым он, Яхмес, замаскировал бурдюки с водой и мешок с едой. Сам Яхмес лежал неподалеку в засаде, желая убедиться в том, что Моисей спасен, и вот он, удаляющийся в ночь силуэт живого Моисея, который в следующий миг растворится навечно, но в длящийся миг кажется Яхмесу, что все пространство посвежевшей к ночи мглы, вместе со звездами и расплывающимися вдали холмами, замкнуто на этом человеке и с его исчезновением распадется и не будет вообще смысла в его, Яхмеса, жизни.
И все же в самом дальнем тайнике души все эти годы тлела слабая, безумная, но ощутимая отдаваемой в сердце горечью и болью надежда на встречу.
Между тем не столь уж старый правитель Кемет Сети дряхлел на глазах. Мернептах тоже тяжело переживал
Дело дошло до того, что Сети уже не мог без него обойтись. И тут существо это совершило ошибку, которая показала, на какие чувства способно крокодилье сердце, но это могло стоить ему жизни: оно, это существо, влюбилось в красавицу жену Мернептаха и, зная, что шансов на успех никаких, пыталось ее шантажировать. Взбешенный муж бросился искать мерзавца, но у того чувство приближения опасности было острейшее, и он, подобно крокодилу, ушедшему под воду, как сквозь землю провалился. Сети, совсем впавший в детство, рвал и метал, и тут резко ухудшилось положение на севере. Мернептах во главе войск выступил против амуру и погиб в первом же сражении.
Яхмес уверен, что это было делом рук убийцы, посланного этим существом. Яхмес отчетливо помнит, как в тот день, когда везли с севера тело Мернептаха, умер Сети, от одра которого в последние часы не отходил неведомо откуда возникший любимец. Надо было видеть и слышать, как он в голос, взахлеб, оплакивал обоих. Яхмес тогда впервые понял, что крокодиловы слезы не просто крылатое выражение, а реальность. Все, даже не сомневаясь, знали: перед ними новый властитель Кемет. Оставались только внешние формальности.
Искусные мастера преобразили это существо различными ухищрениями — одеждой, обувью, гримом. Оно перестало хромать, жезл держало здоровой рукой, а несколько хищно торчащие зубы вместе с выдающейся вперед челюстью были облагорожены гримом, вследствие чего внимание зрителя, и так до колик в животе ослепленного силой власти, сосредоточивалось на глазах и бровях повелителя мира, имя которому было Рамсес и должно было произноситься врастяжку — Раамсес.
Он неотлучно присутствовал при бальзамировании обоих дорогих покойников. Даже порывался помочь. Именно тогда Яхмес отметил у властителя эту тайную страсть к бальзамированию.
Теперь времени у правителя Кемет было вдосталь, чтобы вести осаду неприступной красавицы вдовы Мернептаха, но вместе с тем следовало, не теряя ни минуты, ехать на север и возглавить войска. Ни о чем не подозревающий Яхмес был как бы ненароком вызван к властителю, который принял его в одной из комнат дворца. Он был в обычной повязке, без ослепляющей бутафории и грима, словно бы, выставляя свои физические недостатки, оказывал Яхмесу особое доверие. Разговор тоже был какой-то беспредметный и странно доверительный, в течение которого Яхмес внезапно понял, что это существо давно следило за каждым его шагом и теперь, став правителем земли и неба, в эти первые, наиболее критические дни своего правления, отправляясь на север и целиком доверяясь угрюмости, нельстивости, но железной верности Яхмеса, возлагает на него всю неохватную по размерам систему тайных служб, включая сверхсекретные услуги семейки Тамит.