Путь архонта
Шрифт:
Шанс предоставится снова.
Так, как это происходило всегда.
— Почему?
— Иначе бы «Талос» убил меня первым.
— …
— Ксагор, я думаю, ты просто сам себя запутываешь. Это Харбир был убит, чтобы выиграть нам время для побега, а не я. Я здесь, рядом, как и всегда.
— Мандрагор больше не будет?
— Нет. Дело Ксхакоруаха проиграно. Даже с помощью Иллитиана ему не одолеть совместные силы Карателей и кабала Черного Сердца. В любом случае, если бы он победил, это означало
— Этот понимает, — невесело сказал Ксагор. Они спешно продолжали свой путь. У развалины нетипично бегали глаза, чего не было до рискованной заварушки в библиотеке. Верность Ксагора и прежде не раз подвергалась испытаниям, но на этот раз результаты были неприемлемо неясными.
+Почему бы тебе не сделать достойное дело — просто забиться в угол и сдохнуть?+ насмешливо спросила Анжевер на краю его сознания. Насмешки были самым серьезным из того, чем она сейчас могла ему навредить, поэтому она докучала ими постоянно. С другой стороны, Беллатонис постепенно привыкал ее игнорировать.
Они все еще находились где-то в Нижней Комморре — в этом Беллатонис был уверен. Теневой поток, по которому они сбежали из библиотеки, выбросил их на приличном расстоянии от лабиринта Черного Схождения. Вероятно, они были где-то над Звуком-Ночи Гулен, если можно судить по заросшим тростником трясинам.
— Иди-ка сюда, Ксагор — понесешь Анжевер, пусть она составит тебе компанию.
Беллатонис пытался сделать свой голос веселым, но подозревал, что тот звучал просто снисходительно. Ксагор угрюмо взял цилиндр с головой Анжевер, и они продолжили путешествие, не говоря ни слова. Они брели по болотистой почве к громадному, вычурно украшенному склону в отдалении. Тьма Аэлиндраха повлияла на это место, и казалось, будто они движутся в вечных сумерках, хотя склон впереди блистал золотом, как будто его подсвечивали сверху.
Они быстро перемещались благодаря тому виду хождения сквозь тени, которому научились в Аэлиндрахе, проникая в углы меж измерениями и выскальзывая из них. В отдалении рыскали стаи ур-гулей, но ни одна из них не стала мешать их стремительному путешествию. Берега из черной слякоти и узкие потоки проплывали мимо, словно неосязаемые облака, сдуваемые ветром. И все равно путь на Центральный пик обещал быть неблизким.
+Ты безумец. Если ты придешь на Центральный пик, Вект сотворит с тобой такое, что даже тебя это напугает. Я не сомневаюсь, у него и раньше были поводы наказывать гемункулов. Он найдет разные способы.+
Беллатонис подавил вздох. Было время, когда достаточно было отойти на расстояние руки, чтобы спастись от мыслеречи Анжевер. К несчастью, старуха не то становилась сильнее, не то набиралась опыта благодаря практике. Он ответил ей напрямую, чтобы она могла чем-то занять свой разум, и одновременно запер собственные мысли глубоко внутри.
— Скука, по большей части, есть лучший способ причинить страдание гемункулу, — небрежно заметил Беллатонис. — О, у некоторых выработалась зависимость от снадобий и настоек, которые они для себя изготавливают, или от мучений каких-то определенных, невероятно малоизвестных и никому не интересных рас. Их можно довести до визга, просто отобрав любимые игрушки. Для большинства гемункулов, однако,
+Как банально. Ну что ж, по крайней мере, я теперь знаю, что с тобой сделает Вект — он тебя где-нибудь замурует и оставит умирать от голода. Я слышала, что это ужасная, мучительная смерть, так что, думаю, для тебя в этом найдутся кое-какие «стимулы».+
— О, Анжевер, если бы я только знал, как глубоко ты озабочена моим благополучием, я бы не допустил, чтобы мы расстались на столь долгое время, — сладким голосом ответил Беллатонис. — Обещаю, я с тебя больше глаз не спущу.
Такая перспектива, похоже, надолго утихомирила каргу. При всех своих пустых угрозах и ненависти она по-прежнему боялась Беллатониса. Гемункул мысленно сделал себе пометку, что надо при первой же возможности напомнить ей делом, каковы причины этого страха.
Склон разрастался перед ними и становился все сложнее и детальнее по мере того, как они приближались. Наконец, они начали взбираться по бархану пыли, что скопился у его подножия. Из праха, раскиданные случайным образом, торчали большие куски статуй. Некоторые можно было опознать — нога, глаз, голова — другие же казались хаотичными текстурами на неровных кусках камня. Разнообразие стилей и материалов могло бы быть примечательным, если бы его не затмевало то, из чего состоял сам склон.
Поверхность, вздымающаяся перед ними, полностью состояла из таких кусков — каких-то поменьше, каких-то побольше, чем простые фрагменты, которые упали на бархан внизу. Обломки и детали увенчанных голов, скипетров, ангельских крыльев, рунических скрижалей, жезлов, цепей, часов, икон, мечей, факелов, растений и животных — все было свалено рядом. Здесь были бессчетные тысячи разбитых скульптур, картин и предметов всех форм и размеров, от статуэток величиной с ладонь до огромных идолов, с намеками на несколько поистине титанических громад в глубине кургана. Почти все эти вещи были либо сделаны из золота, либо покрыты им, и многие акры отслаивающейся позолоты как будто блестели внутренним светом, сами по себе.
В некоторых изделиях виднелись пустые ячейки, демонстрирующие места, где раньше находились драгоценные камни — свидетельство тому, что здесь поработали собиратели мусора. Даже бесценные самоцветы иных миров в Комморре были простыми блестяшками, и только психически заряженные камни духа считались подлинными сокровищами. Видимо, самые низменные из нищих, калеки и иссушенные, обобрали эту кучу выброшенного добра, но страх не позволил им прикоснуться к золоту.
— Что это за место? Ксагору оно незнакомо, — спросил развалина.
— Я его узнал. Оно называется курганом Иконоборца, — ответил Беллатонис. — Рейдерские отряды, возвращающиеся через порт Кармин, имеют привычку сбрасывать здесь захваченные религиозные предметы — объекты веры, реликвии, иконы — с большого пути на входе в город. Это началось как шутка, так мне рассказывали, но со временем она превратилась в нечто вроде традиции.
Далеко в высоте, на краю восприятия, виднелась темная линия, где склон заканчивался у одной из бронированных стен порта Кармин. Еще выше можно было разглядеть шпили Верхней Комморры, а где-то над ними, невидимые из глубин города, возвышались Гора Скорби и Центральный пик.