Путь домой. Книга вторая

Верещагин Олег Николаевич

— Украинцы, а что? — не понял я.

— Ну, анекдот же… Двое хохлов идут по лесу. Один над другим подшутить решил, как гаркнет: «Нэгры!» Второй аж присел: «Дэ?!» Первый смеётся: «Здрыснув, а?!» А тот в ответ: «Да тэ ж я з яросты!»

Анри ухитрился даже воспроизвести украинский акцент. Мы посмеялись, снова немного посидели, и Анри, вздохнув, немного смущённо сказал:

— Там, у американцев, у Сэма… такая девчонка была… Фредди, Фредерика. Я чуть с ним не ушёл из-за неё.

— Чего ж не ушёл? — лениво спросил Раде, сцепляя пальцы и потягиваясь. Анри вздохнул:

— Да ну…

— Ну, к нам бы её переманил.

— Не успел, — признался Анри.

— Ну,

хоть повалялся с ней? — продолжал допытываться Раде. Анри густо покраснел и кивнул. Потом признался:

— Думал, что ничего не получится.

— Получилось?

— Вроде да…

— С высоты своего сексуального опыта… — начал Раде, но я его безжалостно перебил:

— Полученного не так давно, а?

— Ладно тебе… — добродушно отмахнулся он, но тему не продолжил, задумался о чём-то. Его девичьи красивое лицо стало угрюмым.

— Ты чего? — тихо спросил я. Раде поморщился, потом сказал:

— Да… Слышал, наверное? Югославии-то моей больше — ау. Война там идёт. Настоящая гражданская…

— Слышал, — отозвался я. Раде поморщился снова и добавил:

— Понимаю, что ко мне это отношения уже не имеет, а всё равно тошно…

— А я когда узнал, что Союз накрылся, то как-то слишком даже спокойно воспринял, — вспомнил я, вставая. — Ладно, Анри, ты посиди, а мы ещё пройдёмся, посмотрим…

…У тебя отец ведь был шишкой? — уточнил я. Мы стояли и смотрели на степь. Раде кивнул. Потом признался:

— Знаешь, ты мне сперва очень не нравился.

— Ты мне тоже, — ответил я так же искренне. — Не из-за отца, конечно… Смотри, вон бизоны пасутся… Или спят?

— Поохотиться бы на них, — заметил Раде.

— Ещё успеем, — кивнул я.

Юрий Ряшенцев

Далека дорога твоя — Далека, дика и пустынна… Эти даль и глушь Не для слабых душ… Далека дорога твоя… Прерия, Прерия, Великая Даль… Индейские перья, Английская сталь… Высокая плата — Смешная цена… Вот только бы шляпа Была бы цела — Ну и, конечно, мне дорого где-то То, на что эта шляпа надета… Впереди ещё полпути — Позади уже полдороги… Помолись богам, Сколько есть их там… Впереди ещё полпути… Быстро едешь — Раньше помрёшь… Тихо едешь — Вряд ли доедешь… Так живи, не трусь, Будь, что будет — пусть, А что будет — после поймёшь…

* * *

Весной тут, наверное, течёт река. Но сейчас из-под моих ног облачками поднималась тонкая серая пыль, слоем оседавшая на одежде, коже и волосах. Нестерпимо пекло стоящее в зените солнце.

Воды не было вторые сутки. Только то, что во флягах, пока полных на две трети.

Андрей помог

мне подняться на обрыв, бывший речным берегом, мы вместе вытащили Видова и Мило. Где-то километрах в сорока впереди маячили невысокие, но крутые скалы, у их подножья ярко зеленела полоска растительности. Там вода наверняка была, но расстояние значило, что до воды мы доберёмся только завтра к вечеру, а пока предстоит полдня, ночь и день мучений. Впрочем, в отряде давным-давно уже никто ни на что не жаловался. Не жаловались и сейчас — на сушёное мясо, обдирающее рот и глотку; на соль, склеившую волосы и слоем выступившую на коже; на невероятную ночную духоту и на постоянный горячий ветер с юга в левую щёку; на пропылившуюся насквозь кожаную одежду и на резь в глазах, которые нечем промыть…

Мило несколько раз махнул в сторону скал. Видов сказал:

— Интересно, почему тут всё так пересохло? В обычной прерии вода есть…

Ему никто не ответил. Мы подождали, пока пройдёт основной отряд. Мальчишки и девчонки неспешно перебирались через высохшую речку, чертыхались и отплёвывались, влезали наверх и, обмениваясь негромкими репликами, всматривались в скалы.

— В той Америке тут небось везде города и парки? — поинтересовался Димка у Юджина. Тот помотал головой:

— Да нет, тоже пустыня… Только дороги через неё и городки. С мотелями.

— Ты чего босой? — поинтересовался я у Юджина. Тот посмотрел на подвёрнутые выше щиколоток драные джинсы и покрытые толстенным слоем пыли ноги, покривился:

— Да, кроссовкам п…ц пришёл.

— Лен! — рявкнул я. Чередниченко заметила:

— Если таким голосом, то Власенкову.

— Я всё знаю и всё вижу, — деловито отозвалась Ленка Власенкова. — Вечером будут ему сапоги… Кстати, это безобразие, как вы подошвы пронашиваете.

— Смотрите! — крикнул Видов и захохотал, указывая чуть вперёд. — Тут не один Юджин обувку потерял!

Ответом был уже общий смех. В самом деле, как это ни странно выглядело, метрах в десяти от нас, около двух выступающих глыбок песчаника, мирно лежали покрытые толстым слоем пыли разбитые ботинки. Анри сбегал за ними и принёс. Это были кожаные, с верхом выше щиколотки (как ни смешно, верх был целым, только от времени потрескался) мальчишеские ботинки. Толстая, прочная подошва, пробитая двойным рядом отшлифованных ходьбой гвоздей, была протёрта насквозь, у левого — в двух местах. Остатки шнурков с медными кончиками были тоже кожаными.

— Тридцать девятый, сороковой, — определила Ленка. — Смотрите, тут надпись на ранте сохранилась… «Дойчес Райх шумахер… Отто Курцбах».

— Сапожник германского рейха Отто Курцбах, — перевёл Йенс, хотя почти все и так поняли. — Похоже, тоже от твоего Лотара осталось, Олег, — обратился он ко мне. — Прямо по следам идём!

Ленка торжественно водрузила ботинки на вершину камня. Юджин фыркнул и бегом бросился обратно… а через пять минут рядом с изделием Отто Курцбаха, служившим неизвестному гитлерюгендовцу, гордо стояли вдрызг разбитые «найки» массового производства, которые носил американский пацан.

Мы ещё долго оглядывались на эту картину…

* * *

Уснуть я так и не смог. Вообще-то бессонницей я не страдал, но сейчас меня почему-то доводило всё — абсолютно. Было жарко, во сне многие хрипели, и этот звук выводил меня из себя. Костра не было (не из чего разжечь, нафик, дожили!), видно было, как мотается по периметру Сергей. Игоря и Яна не наблюдалось.

Я не выдержал и, поднявшись, подошёл к нему.

— Ты чего не спишь? — буркнул Сергей как-то гнусаво. Я скривился: