Путь дракона
Шрифт:
– Вы о письме Тернигана?
– Отец Джорея в столице, все знает, а из Джорея и слова не вытянешь.
Гедер прокашлялся.
– Терниган прислал письмо? – Голос прозвучал выше и резче, чем хотелось.
– Величиной с полкниги, если верить рассказам, – засмеялся Тиллиакин. – Сундуки с добычей, которые Клинн отправлял ко двору, кое-кто счел слишком легкими. И Терниган желает знать причины. Насколько я слышал – он пришлет своего человека, чтобы сверить отчеты Клинна и посмотреть, не присвоил ли он лишнего.
– Этого пока не будет, – сказал Джорей. – По крайней мере, еще никого не послали.
У Броота поползли вверх брови.
– Значит, все-таки слыхал, – кивнул Тиллиакин. – Так
Джорей сочувственно улыбнулся:
– Я ничего толком не знаю. Отец сказал, что при дворе недовольны ванайской кампанией – вроде бы она не так прибыльна, как ожидалось. Но это пока придворные сплетни, Клинна король еще ни в чем не обвинил.
– Но и не оправдал ведь? – наседал Тиллиакин.
– Нет, – подтвердил Джорей. – Не оправдал.
– Терниган его не отзовет, – пробурчал Броот, жуя очередную порцию колбасы. – Тогда ведь оба будут выглядеть идиотами.
– А если отзовет – то уж скоро, ждать не придется. Интересно, кого поставят на его место? – Тиллиакин со значением посмотрел на Джорея.
Гедер переводил взгляд с одного на другого, мысли метались, как сорвавшийся с цепи пес. Настойчивые усилия Клинна взыскать как можно больше налогов теперь предстали в новом свете. Может, он не только хотел посильнее отравить жизнь Гедеру – все собранное наверняка шло в Кемниполь вместо богатств, исчезнувших вместе с караваном. Клинн пытался вернуть себе расположение короля.
В такую добрую весть почти не верилось. Потому что если это правда, если стараниями Гедера сэр Алан Клинн и впрямь попал в королевскую немилость…
– Мне кажется, из Джорея выйдет отличный герцог для Ванайев, – заявил Гедер.
– Помилосердствуй, Паллиако! – чуть не задохнулся Броот. – Зачем же вслух, кругом люди!..
– Прошу прощения, – пробормотал Гедер. – Я всего лишь хотел…
От главного стола донесся шум – полдесятка комедиантов в шутовских костюмах жонглировали кинжалами, в мелькающих клинках отражалось пламя камина. Сидевшие за столом посторонились, освобождая место для представления, и Гедеру стал виден Алан Клинн. Сквозь плотное облако клинков юноша заметил и зажатые плечи, и преувеличенно радостную улыбку, и затравленный взгляд. Если все правда – то именно он, Гедер Паллиако, тому причиной. И более того: Клинн никогда об этом не узнает. Не проследит, откуда пошли круги по воде.
Гедер рассмеялся и захлопал в ладоши, усиленно делая вид, будто его захватило представление.
Китрин
Вечер с катанием на коньках и наступивший после него день, полный бессильного страха, остались в прошлом, теперь все ночи Китрин стали похожи одна на другую. Сначала – безмерная усталость. Позже, когда свернешься калачиком среди тюков шерсти, – благословенные минуты отдыха. Дальше – глаза бессонно распахнуты, судорожно мечутся мысли, бешено бьется сердце. Воображение рисует молодого толстяка-антейца, который снова нашел спрятанные ларцы, только на этот раз позвал солдат. Сандр убит, Опал зарезана, мастер Кит пронзен стрелами – алые капли стекают на снег. Маркус Вестер отдает Китрин солдатам, те в обмен отпускают караван. А потом… потом солдаты принимаются за Китрин. Оттого что всего воображаемого не случилось, страх обретал некую сверхъестественную мощь – будто нежданное спасение наложило на Китрин долг, расплатиться за который выше ее сил.
Чтобы отвлечься, она вспоминала магистра Иманиэля, банк, законы торговли, принципы страхования, хитрости и тонкости – все, что напоминало о доме. Сон все равно
О Порте-Оливе на южной границе Биранкура Китрин знала только по рассказам. Говорили, что город живет торговлей за счет караванов с востока, доходящих сюда через Вольноградье, и за счет кораблей с запада, предпочитающих обходить стороной берега Кабраля, где свирепствуют пираты. Главный же доход Порте-Олива получала как промежуточный порт на пути между Лионеей и Наринландией. Магистр Иманиэль называл Порте-Оливу «всеобщим запасным вариантом», и по тону было понятно, что роль не так уж плоха. Китрин представляла себе город с непростыми нравами и обостренным местным гонором.
Даже сам въезд в Порте-Оливу был странен: долгий путь по холмам и заснеженным дорогам, а потом вдруг рядом с фургоном возникает мальчишка-куртадам, лоснящийся, как выдра, и начинает клянчить милостыню, а вокруг невесть откуда появляются здания. Кроме Ванайев и Порте-Оливы, настоящих городов Китрин не видела, и эти два различались во всем: вместо деревянных ванайских построек здесь каменные дома, вместо каналов с пресной водой – соленое море. Город предстал ей скопищем узких улочек с высокими белыми арками, где витал смешанный запах навоза и морской соли и слышались голоса чистокровных цинн, щебечущих, как птицы. Китрин даже помнила, будто караван проехал сквозь туннель в высокой стене – как в старых сказках про мертвецов, попадающих из одного мира в другой, – но был ли то сон или явь, Китрин не знала.
И даже не помнила, как наняла Маркуса Вестера с Ярдемом в личные охранники, и уж точно не представляла себе, зачем она это сделала.
Капитан мерил шагами каменный пол. На тюфяке у стены похрапывал Ярдем Хейн. Китрин, очнувшись от дремоты, в сотый раз оглядела две полутемные комнатушки. В жаровне потрескивал огонь, бросая красно-оранжевые отсветы на дальнюю стену; пахло сосновым дымом. Окно, затянутое скобленым пергаментом, пропускало тусклый грязный свет. Ларцы, с такими предосторожностями вывезенные из Ванайев, громоздились вдоль стен, как товар в дешевой лавке, самое ценное – примерно десятую часть, больше не влезло – переложили в тяжелый железный сейф.
Китрин села на постели. Тело ломило, зато в голове почти прояснилось.
– Доброе утро, – вежливо кивнул Маркус Вестер.
– Долго я спала?
– Часа три. Полдень еще не скоро.
– Еда есть?
– Колбаса с ужина. – Маркус мотнул головой в сторону покоробленной дубовой двери, что вела во вторую комнату.
Китрин поднялась. В прежней жизни после трех часов сна она едва продержалась бы до вечера, теперь же любой сон казался роскошью.
В задней комнатушке, не имевшей окон, девушка зажгла огарок свечи. На дощатом настиле громоздились банковские книги – душа и память ванайского банка, – рядом высился грубый дубовый стол с кувшином воды и куском сероватой колбасы. От жестяного ночного горшка в углу шла вонь; Китрин справила нужду и, высыпав в горшок горсть-другую углей, закрыла крышку. От колбасы она ничего хорошего не ждала, однако отрезанный кусок оказался на удивление неплох: мясо пахло яблоками и чесноком, и Китрин, опершись о стол, принялась жевать.