Путь дурака

Сикориский Сотилиан

Всех повели в баню. Так называлось место, где была пара кранов с холодной водой. Заставили всех мыться.

Рулон с удовольствием залез под струю холодной воды. Он ощутил, как рассеянное тепло устремляется вглубь, к центру, ободряя и укрепляя тело. Насос последовал примеру Рулона, остальные делали только вид, что моются, но никто из них так и не принял полного омовения водой.

Распределение прошло удачно, так, как ехали в купе. Видимо, стопки документов были сложены по распределению в «столыпине» и дежурный поленился изучать, у кого кто подельник Это были транзитные камеры на 8 человек,

кишащие кровожадными клопами. В камере, где находились Рулон с Насосом, было 12 человек. Один из зеков пошутил:

— Спать все равно не придется, клопы с нар скидывают.

Все стены были в красную крапинку от раздавленных клопов. Тусклый свет, и журчание воды на параше.

— Такое ощущение, что это декорация для фильма «Кошмар на улице Вязов», — пошутил Рулон.

Насоса передернуло от волны дрожи, пробежавшей по спине. Заметив это, Рулон сказал ему, что это смерть напоминает тебе о том, что в этих застенках загнулись сотни тысяч людей, попавших под террор коммунистов.

— Кто уже в этой тюрьме был? — спросил Рулон у сокамерников.

Лет пятидесяти мужик сказал, что он бывал здесь неоднократно. Он рассказал Рулону обо всех движениях в тюрьме, о «Куликовских прокладках» и о том, где и через кого можно покупать запретное.

Это был старый арестант, который в «столыпине» говорил с Рулоном о том, что проехал всю Совдепию в «зоопарке». Звали его Седой — кличка, прилипшая с юношества за раннюю седину. Он был одет в полосатую фуфайку и такие же стеганые штаны.

— особый режим.

Вел себя он дружелюбно, со всеми шутил. И при общении с ним не чувствовалось напряжения. Это было существо, потерявшее свою личность за высокими тюремными стенами. Ему никто ни в чем не отказывал, он имел особый подход к людям. «Гибкий тональ», — подумал про себя Рулон.

Обстоятельства его жизни содрали маску ложной личности. Каждому свои индивидуальные уроки дает Сила. Утром на прогулке Рулон достал заранее приготовленный, забитый в папиросу «Казбек» косяк и, уединившись с Насосом, сел пыхнуть. Седой первым из всех уловил запах конопли и нервно затусовался от стены к стене, поглядывая кротким взглядом на парней. Рулон решил пригласить его третьим.

— Точку сборки сдвинешь? — обратился он к Седому.

Седой, не поняв этих слов, вопросительно смотрел на Рулона.

— Курить отраву будешь? — повторил он свой вопрос.

— Базара нет, — с удовольствием простонал Седой и стал третьим.

Повседневный мир отдалился и совсем исчез после скуренного косяка. Они поднялись с корточек и пошли вдоль стены.

— Ну, вот и срок не срок, и прокурор не педераст, — улыбаясь во всю беззубую пасть, прошипел Седой и продолжал: — Я вообще любитель кайфа, коли я с детства по лагерям да пересылкам. А здесь только Ганджубасом да водярой глазья залить, чтоб этой хуеты не видеть. Я вообще привык и последний раз, когда был на свободе, тянуло в тюрьму. Я там чужой, там другой мир, непонятный мне, а здесь я от Хозяина до педераста всех по мастям знаю.

— Приколи нас, если это не тайна, как карьеру свою полосатую сделал.

— Да я с малолетки начал, — стал рассказывать Седой. — С малолетки поднялся на взросляк «общего режима» — это пиздец, хуже блядства нет. Все, кто ни попадя, лезут к рулю,

за портфель общака и через неделю педерастами становятся. Все хотят утвердиться, стать авторитетом, а мозгов-то ни хуя нет, вот и на первых же разборках попадают в компот. Как таковых разборок-то и нет, кто сильнее да маховики побольше, тот и прав. Вот я там и раскрутился, посадил одного на заточку. Меня на «строгий» подняли, а могли к пяти еще тройку добавить. Это был для меня большой срок, а лагерь не из лучших. Сидел в Бодайбо на приисках. Менты тогда зверствовали вовсю. Решил — сбегу! А как бежать, кругом тайга и болота, надо ждать зиму. Запасал сухари, но этого было мало. Решил ходу давать с «бычком» — так называют тех, кого берешь с собой в побег, а потом его убиваешь и съедаешь, чтобы с голоду не умереть. Дождался зимы. Зимы хорошие, все реки встали, и болота померзли. Взял я с собой «бычка» и ломанул в ночь. А через неделю недалеко от Братска с вертушек взяли.

— А «бычок»-то как?

— Повезло ему, сухари еще были.

«Когда со смертью борешься, о морали думать не приходится», — подумал Рулон.

— После этого смирился со сроком и еще пятерку накинули. До сих пор не могу понять, что, какая сила мной руководила? Ничто не могло меня удержать. Потом как-то на пересылке в 1975 году встречал своего «бычка»: «Я б тебя съел тогда в тайге». А он улыбается, думает, шучу. А потом, когда дошло, стал из хаты ломиться — крыша поехала.

Открылась дверь прогулочного дворика. Заглянула старая потертая, как кирзовый сапог, женщина лет пятидесяти в военной форме.

— Домой, орлы, — прохрипела старая калоша.

Повели по коридору в камеру.

— откуда этап? — спрашивали зеки через щели у кормушки.

— Какая хата?

— Загоните чаю и курехи?

Все шли молча, отвечать никому не хотелось, так как вертухаи уже держали дубинки наготове. Привели всех в камеру, и через несколько минут поднялся кипишь.

— В хате крыса! У меня хлеб пропал, — возмущался арестант, звали его

Кирилл.

— Кто оставался в камере и не ходил на прогулку? — спросил у толпы

Рулон.

— Два человека. Леня и Стас, — сказал Седой.

Стас сразу стал оправдываться, сказал, что спал, Леня же стоял молча, и не отрицал, и не признавался. На лице у него проскользнула улыбка.

— Это педераст, он хочет и не знает, как начать, — тихо сказал на ухо Седой Рулону.

— По-моему, Кириллу нужно поговорить с Леней по поводу своего хлеба, — сказал кто-то из толпы.

— Ты хлеб мой сожрал?

— У меня в животе засосало, и я не мог сдержаться. Я не знал, что это твой.

— Какая разница, мой или кого-то другого. Это чужое, не твое. Ты — крыса!

И он уже хотел с него спрашивать за свой хлеб, раздраивая ему пиздюлю. Но после первого удара Леня начал просить, чтоб не били.

— Братва, простите, я не знал, что за это бьют.

— За это еще и ебут, — сказал Седой.

— Пусть лучше по-другому спросит, — плаксивым голосом ныл Леня.

— Да у меня на тебя хуй не встанет, — яростно закричал, брызгая слюной, Кирилл.

— У меня встанет, ты только на меня факс переведи, — сказал Седой.