Путь дурака
Шрифт:
***
Получив грев, Рулон обнаружил в нем запрятанную наркоту.
«Да, наркота может помочь забыться здесь. Но нет. Моя цель — вырваться из этой тюрьмы. Вся наша жизнь является такой тюрьмой. И мышь успокаивает себя водкой, сексом, наркотой, чтоб не задумываться о смысле жизни. Но смысл может быть один — вырваться из нее. Тут все ясно — стены, решетка, но есть и другая, внутренняя тюрьма: ограниченность нашего восприятия внушенными нам обществом принципами и предрассудками. Вот какую тюрьму нужно преодолеть, вырваться из нее. Вот в чем подлинное
От размышлений Рулона отвлек крик на улице, доносившийся через зарешеченную форточку.
— Тюрьма-роднуха, дай кликуху.
Видно, в камеру привели новичка без клички. И теперь зеки бросают клич, чтоб случай определил новое прозвище. Из какой-то камеры раздался визгливый голос.
— Соленый клитор.
«Вот так кличка, — подумал Рулон, — может педераст или сука подшутил над бедолагой, окрестив его так».
Но случайностей не бывает. Видно, его состояние привлекло такое прозвище. «Да, есть разные прозвища, но все они лишь цепи, золотые или чугунные. И от всех этих прозвищ, ярлыков, мыслей о себе надо избавляться, от хороших и от плохих. Только так можно достичь освобождения. Хорошие мысли в себе даже опасней, ибо их не боишься, к ним привыкаешь и дорожишь этими оковами. Но добро всегда порождает зло, а зло — добро. Вот привяжешься к комфорту, и любой маленький дискомфорт покажется адом. А если тебе было плохо, если страдал, то любое облегчение страданий воспринимается как благо». Рулон вспомнил, как в школе был на седьмом небе, когда его оставляли в покое.
В камере была гитара. Взяв ее, Рулон, перебирая струны, тихо запел песню:
Непрошеные гости
Вновь посетили дом.
Я онемел от злости,
Подумав о плохом.
Зря вы пришли на хату
К тому, кто отошел
От воровского блату,
В духовный мир ушел.
Пришли без приглашенья,
Откинулись вчера.
Сходки постановленье:
Сдохнуть мне от пера.
Я уходил без злости,
Не сучил, не стучал.
И все же пришли гости
Нарисовать финал.
Окончена дорога,
Последние штрихи.
Я попросил у Бога,
Чтоб отпустил грехи.
Но бог сказал сурово,
Что рано на покой.
Пока еще здоровый
Ты должен вступить в бой.
Я был слегка потерян,
Но вовремя успел
Я укрепиться в вере —
Нож мимо пролетел.
Я отскочил немного
И финку подобрал.
Решает воля Бога,
Кому пришел финал.
Тут ментанулись воры,
Припомнив кем я был.
Как на одних разборках
Я четверых убил.
Теперь их только двое,
С приправой лишь один.
А взгляд мой так спокоен
И крайне нелюдим.
На следующий день Рулона перевели в другую хату, увидев, что эта сволочь не может его расколоть. В камере он рассказал братве об этой суке.
— Ничего, мы еще уложим его в негашеную известочку, — сказал Меч со спокойной ненавистью.
Рулон подумал, что и из двенадцати апостолов один был Иуда. Так и в жизни, на каждые двенадцать человек один может
— Вы знаете, я уже сорок лет живу по воровскому закону и никогда его не нарушал. Наш закон суров, но справедлив. И только благодаря ему мы можем выжить, особенно здесь, в тюрьме, среди сук и ментов. И по нашему закону вору нельзя иметь семью, чтобы не быть привязанным ни к чему, нельзя иметь собственность, заниматься торговлей. Все это то, за что можно зацепиться и ссучиться. Поэтому и нельзя, и если сукой станет твой любимый кореш или брат, или баба твоя, или даже мать, то суку нужно замочить, как бы ни было это трудно сделать, — горестно сказал он, — потому что закон должен стоять выше наших
чувств, пристрастий, привязанностей. Только тогда он поможет нам всем, если мы утвердим его кровью. Сукам мы говорим: «Ломись или поворачивайся, то есть ломись из камеры, кричи, мол, убивают. Но ломись не ломись, все равно тебя убьют, раз ты сука, или поворачивайся, становись раком, опустят тебя, педерастом будешь. Тогда может еще не убьют. Будешь сидеть у параши всю жизнь за сученье свое. Вор не должен становиться на путь исправления. И не должен просить помощи у ментов, даже если он умирает. Вор — это волк, который все время глядит в лес, на свободу, сколько его ни корми, не ссучишь его. А я, видно, до смерти в тюрьме буду, чтоб беспределу не было. А то как без меня тут вы, братки, разберетесь. Ну а если я нарушу закон, — чуть не плача сказал Пахан, — то нечего мне больше жить, — с этими словами он воткнул финку в стол. — Тогда прикончите меня, я трепыхаться не буду.
Услышав это, зеки замолчали и задумались. Рулон чуть не прослезился. Он подумал, что он также должен быть предан Богу и великому делу, как этот старый вор своему закону. Только тогда Божественная Сила будет с ним, и он утвердит ее, Истину, на этой земле своей жизнью.
Чтоб разрядить обстановку, Рулон попросил гитару и спел песню:
Быть клоуном в жестокой переделке
Не так легко, как может показаться.
В семейной ссоре или на бандитской
стрелке
Попробуй-ка самим собой остаться.
Нервишки у того сдают,
Кто по наивности своей
Надеется найти уют
И верит в доброту людей.
Как очень просто в суе потеряться
Без совершенной ясности ума,
С любым явлением отождествляться
И ощущать себя кучей дерьма.
Извилины в моем мозгу
Не кипятились без причины.
Быть может, я еще смогу
Достигнуть мировой вершины.
Увы, не каждый может отрешенно
Смотреть на сталкинг Бога на Земле,
И чувствовать конец свой предрешенный,
И смысл находить в своем уме.
После этого разговор зашел о шлюхах, кто каких знал. Гена рассказал, что знал дорогих шлюх и дешевых, но разницы между ними особой не заметил. «Только ценят они себя по-разному, вот и все. Главное — назначить себе цену побольше да получше подать себя, и ты уже на пьедестале», — подумал Рулон.
— И я видел шлюх, которым ссут в рот, — сказал казах.