Путь дурака
Шрифт:
Только чтобы все это у тебя было, откажись от «взрослости», от понятий «долга», «обязанности», «счастья», пойми, что они были тебе навязаны извне людьми несчастными и невежественными. И чтобы самой не стать такой же, как они, откажись от «мамочкиной программы» и тебе станет несказано хорошо—о-о-о!!! Знай, что везде, где говорят «счастье», там кроется ловушка. Откажись от идеи счастья и стань по-настоящему счастливой, такой, какой ты была в детстве! Вот в чем подлинное счастье! И чем быстрее ты это поймешь, тем быстрее у тебя настанет настоящее счастье!
* *
–
– радостно воскликнул Евгений, когда эмоции у всех поулеглись, и всем стало скушновато.
– Пойдемте! Пойдемте!
– весело подхватило несколько человек.
– А это далеко?
– Да нет, всего в двух шагах отсюда!
– заверил всех гостеприимный цыган.
Радостная кавалькада вывалила из дома, захватив с собой гитару, переносной магнитофон и все, что нужно было для чая.
Евгений, возглавлявший эту процессию, вежливо поздоровался со старушками, сидящими на лавочке у дома, и прошествовал дальше. Беззубые дуры приветливо осклабились ему, а когда весь тусняк скрылся из виду, начали активное бойкое обсуждение.
– Слушай, это баба или мужик был с длинными волосами?
– Со светлыми что ли в кроссовках? Дак у нее же груди торчали! Какой же это мужик?! Совсем ты спятила, старая!
– Да не в кроссовках, и с темными волосами, сама ты спятила! Дак енто-ж парень был. А волосища щас такие то модно носить, во как! Ну и времена пошли же сейчас! Ничего не поймешь! Кто мужик, кто баба! Мракобесие прям какое-то! Эх, был бы жив наш отец, Сталин, он бы им показал волосища! Нехристи окаянные...
И так «почитательницы Сталина» судачили, пока совсем не стемнело. Они вообще-то привыкли к тому, что Евгений немного чудаковатый, но приезд хиппарей вызвал в них бурю эмоций и поводов для пересудов. Впрочем, самому Евгению от этого не было ни холодно, ни жарко.
Разухабистая компания продефилировала к огородику, огороженному небольшой оградкой, граничащему с железнодорожным полотном.
Здесь оказалось очень даже не дурно. Небольшой участок земли, с полсотки величиной, был огорожен заборчиком, в тени раскидистого тополя приютился маленький самодельный стол с двумя скамьями по бокам. Неподалеку было место для костра, тоже обставленное чем-то вроде скамеек.
Как только калитка за гостями закрылась, началась веселая тусня. Женя поставил магнитофон на стол, врубил его на всю катушку. Из динамиков послышались странные звуки наподобие декламации стихов:
– Это мой любимый друг, Маковский, цитирует свои стихи!
– с гордостью произнес Евгений.
– Послушайте внимательно пожалуйста!
Все тут же замерли, перестали шуметь и начали напряженно вслушиваться в витиеватое стихосложение. О чем шла речь в этих стихах, никто не мог понять, но все делали умную мину, тщательно напрягая мозгени.
– Слышь, ты что-нибудь понимаешь?
– толкнул локтем в бок Кису Прист.
– Не-а! Хуетийтство какое-то! Ей-богу! Я бы и сам так смог! Даже еще получше!
– Вот именно! Че он с этими
– М-м-м!
– промычал Киса.
– Слышь, давай лучше похаваем. Давно я не жрал ничего. Тут я вижу, опять хавало появилось.
И оба проглота, евшие всего час назад, решительно направились к столу с чайными принадлежностями и закуской. Женя, предусмотрительно увидев их намерение, засуетился и громогласно объявил:
– Гости дорогие, кто желает, прошу всех к столу, не стесняйтесь, чувствуйте себя как дома.
– Но не забывайте, что вы в гостях!
– с глумливой радостью завершил его фразу Киса и налетел на запасы съестного.
Гости, тем не менее, учуяли, что предложение Евгения не напрасно и тоже подсуетились подсесть поближе к столу.
Обезумевшее голодное стадо начало запихивать печенья себе в рот и жевать его прямо всухомятку. О чае все забыли одним махом. В первых рядах троглодитов были конечно Киса и Прист.
– А ну-ка, дай сюда!
– яростно наехал Прист на Хермана, выхватив у него из рук печенье и проглотил его одним махом. Киса схватил со стола целую пачку и зажевал ее в три приема.
– Фу, сука, в горле застревает!
– выругался он.
– Что за печенье такое делают?!
– Не нравится - не ешь!
– огрызнулся Херман.
– Тебя не спросил, урод! И без сопливых скользко.
Тут Киса хотел продолжить дальше жрать, но к своему удивлению он обнаружил, что на столе ничего не осталось.
– Эх, мандавалки вонючие, все пожрали, гады!
– забесился он.
– Саранча прожорливая! Уроды!
– Но-но! Я попросил бы вас здесь так не выражаться!
– неожиданно вступил в разговор Саша Холмогорцев.
– А че я такого сказал?
– уставился на него Прист
– Вы, ребята, очень некультурно выражаетесь! Вы очень невоспитанные!
– Упитанные - невоспитанные! Ты че нас перевоспитывать что ли будешь, козел?
Тут Киса с Пристом встали и направились к Холмогорцеву.
– Вы знаете, драться - это не хорошо!
– торопливо произнес он дрожащим от страха голосом.
– Это не красиво!
– А нам похуй!
– настойчиво отвечал Прист.
– Мы не эстеты, чтобы о красоте думать, - добавил Киса, - о ней только пидоры думают... Ха-ха-ха-ха-ха!!! Киса и Прист неумолимо приближались к чадосу, который годился им в отцы. Ситуация готова была в любой момент обернуться для него плачевным исходом.
Тут в дело вмешался Евгений. Как бойцовский петух он встал между хиппарями и чадосом, выкатил грудь колесом и яростно прокричал:
– Избивать человека?!! В моем доме ?!!! Не позволю! Не бывать этому никогда!
– Это твой дом?
– указав вокруг на палисадник, глумливо спросил Киса.
– Это мой палисадник и в нем я не позволю избивать человека, моего лучшего друга!
– запальчиво прокукарекал он.
– Скажи мне кто твой друг...
– Повторяю вам в последний раз, что если вы не прекратите безобразие, то я выгоню вас из своего дома.