Путь дурака
Шрифт:
– Ну что там еще?!
– невольно пробурчал Морозов.
В дверь просунулась испуганная физиономия секретарши и роболенно проблеяла:
– Алексей Григорич, тут Вашу подпись просят.
– А, позже! Зайди через пять минут! не видишь что-ли, я занят!
– Указывая на Мамаеву отрезал «батяня».
– Виновата, но…
– Никаких но! Вон отсюда!
– Уже агрессивно и властно изрек он.
Секретутка тут же учуяла, что «дело плохо» и исчезла.
Батяня повернулся к Мамаевой, улыбнулся ей и промурчав: «Ну-с, продолжим», продолжал свое любимое занятие. Стол заходил ходуном. Пачка чертежей упала на пол.
В следующий момент все стихло и два «бездыханных» тела, взгроможденные одно на другое, замерли на директорском столе…
Первым «очнулся» Морозов.
– Ну ладно, давай вставай, - небрежно бросил он, - назначаю тебе повышение в окладе!
– О! Алексей Григорич! Я так Вам бла…
– Не стоит!
– Оборвал он. Это - «за выслугу перед начальством».
– Ой, тут чертежи немного закапались…
– Закапались? Чем закапались?
Мамаева смущенно склонила голову.
– А! Ерунда!
– Бросил Морозов.
– Татьяна перечертит. А ты одевайся и позови мою секретаршу.
* * *
– А! Вот опять они мне чертежи перечерчивать дали, закапанные спущенкой!
– Носилась, вопя, поганая по дому.
– Сгущенкой?
– Не поняла Рыба.
– Спущенкой, молофьей, то есть. Сами ебуться, а мне перечерчивать за них! Смотри, во что они мои чертежи превратили! Устряпали все, как свиньи, а я тут корпей за них!
– А почему?
– Потому, что я - ведущий специалист института!
– Гордо выпалила погань.
– А че, она сама что-ли перечертить не может?
– А она зато с батяней спит, а ей за это зарплату повышают.
– Во классно! Надо и тебе так делать!
– ни за что на свете! Лучше я сдохну!!!
– Ну мам!
– Ни за что!
– А рыбки? А коньки? А канарейки?
– Никаких рыбок! Никаких канареек! Ни за какие миллионы не соглашусь!
– Ну и хрен с тобой! Вот вырасту и сама с Морозовым спать буду. А на повышение зарплаты и коньки и рыбок и все, что захочу себе куплю!
– Категорично заявила Рыба.
– Только попробуй!
– А потому, что ты - моя дочь! И если ты посмеешь так поступить, как эта мразь Мамаева, то я тебя просто убью!
– Как это ты меня убьешь?
– А очень просто! Возьму топор и убью!
– А зачем?
– Жалобно заскулила Рыба.
– Затем, что ты - моя дочь! И ты будешь жить так, как я хочу! А если нет - я тебя убью.
– Ну мам…
– Никаких мам!!!
– Ну мам…
– Не зли меня!
– Уже грозно и дико зарычала поганая на Рыбу.
Та сникла, испугалась и замолчала. В ее голове стали прокручиваться картинки того, как она трется с директором, чтобы ей повысили жалование, а сзади подходит поганая с топором, замахивается им и в последний момент Рыба вкрикивает, но уже поздно. Топор летит в ее удивленное и испуганное лицо. Брызги крови и мозгов разлетаются во все стороны. Следующая картинка: Рыба стоит у огромного красивого аквариума и любуется роскошными рыбками и живыми экзотическими водорослями. Сзади подкрадывается поганая, пряча под мышкой за пазухой топор.
– Мам! Мам, посмотри!
–
– Это я на деньги «тяти» купила! Смотри, какая прелесть!
– Что ты сказала? Чьи деньги?!
– «Тяти», мам. Ну ты сама понимаешь. Он их мне дал за то…
– За то, за что я тебя сейчас прикончу!
И в мгновенье ока поганая выхватывает из-за пазухи топор и отсекает Рыбе голову. Тело, фонтанируя струями крови, падает на пол, а отрубленная голова плюхается в аквариум, беззвучно произнося полуживыми губами: «Я не виновата! Я не виновата!» и заливает его алой пеленой крови. По стенкам стекают темные брызги. С губ обезумевшей погани хриплым шепотом слетают слова:
– Уж лучше ты умри, если не хочешь быть такой, как я хочу!!!... Смерть тебе! Дрянь!
Рыба вздрогнула от этого страшного наваждения, однако этот образ очень сильно овладел ею. Со страхом и отчаянием она стала мысленно повторять себе:
«Никогда не буду делать плохо! Буду хорошей девочкой, овечкой! Никогда не буду пороться с такими, как Морозов! Никогда, никогда, никогда!!!»
Рыба стала тщательно себя завнушивать уродскими установками, особым усилием делая себя дурой. Так, потихоньку она стала становиться послушным секс-зомби тоталитарной секты маминизма. Секты с суицидальными установками, заполонившей весь мир. Секты, с которой нужно начинать отчаянную непримиримую борьбу. Секты, унесшей миллионы молодых невинных жизней и искалечившей жизни миллиардов ни в чем не повинных людей!
* * *
– Эй, ты чего задумалась?
– Подскочила погань к оцепеневшей от ужаса Рыбе.
– Не бери в голову, лучше посмотри какие я классные стишочки пишу. Тут все про нашего «батяню» сказано.
– Ну и что?
– А то, что я повешу это в женском туалете на самое видное место.
– А ваш директор что, женский туалет ходит что-ли?!
– Сильно удивилась Рыба.
– Да ты что, рехнулась что-ли?
– А как он эти стихи прочитает?
– А эти же стукачки ему это и донесут.
– А дальше что?
– Ну, что-что? Нервничать будет, переживать, беситься. Это же так весело: все ему всегда говорят: «да, тятя! да, тятя!», а здесь вот такое. Он как узнает, что про него такое написали, сильно забесится.
– А если он узнает, что это ты?
– А я почерк изменю и пока никого нет в туалете, тихонечко это повешу. У! Как будет здорово!
– А зачем все это?
– Ну чтоб досадить Морозову, как ты не понимаешь?! Какая ты глупенькая у меня.
– Самозабвенно базлала поганая.
– А потом через несколько дней я другое стихотворение напишу. Якобы другой поэт пишет этому.
– Писать на стенах туалета
Увы, друг, немудрено.
Среди говна - мы все поэты,
Среди поэтов - все говно!
– Ничего не понимаю! И зачем тебе все это нужно?
– А, иди ты! Ничего ты не понимаешь!
– Отмахнулась погань и ушла на кухню.
Через несколько дней тупая каракатица опять подвалила к рыбе.
– Знаешь, доча, а меня кажется сокращают.
– Ой, а почему?! Что же мы теперь будем делать?
– Заскулила Рыба.
– Да вот, блин, одна из его подстилок зашла в туалет, когда я свой стишок на зеркало приклеивала. Она вроде как сделала вид, что ничего не замечает, а тяте все равно настучала, сволочь. И теперь меня из-за этого в первую партию сокращают. А ведь я - ведущий специалист института!