Путь Дзэн
Шрифт:
тысяч раз чище, чем зеркало, и невыразимо чудесней. При свете его такие мысли
исчезают без следа. Утверди свою веру в этом понимании, и сколь 211
ко бы таких мыслей ни возникало, они не причинят тебе вреда”.
Этой же точки зрения придерживался Хуань-бо, который писал: Когда считают, что существует нечто, отдельное от ума, и его нужно осознать
или достичь, и для этого используют ум — это означает неспособность понять, что
чего-то в самом сознании; даже через миллионы кальп никогда не наступит день, когда это можно будет сделать. [19, с.24]
Не следует при этом забывать о социальном контексте Дзэн. Дзэн — это путь
освобождения преимущественно для тех, кто овладел правилами социальной
конвенции и принципами, с помощью которых группа обусловливает индивида. Дзэн
является лекарством против дурных последствий такой обусловленности, против
умственного паралича и тревоги, вызванных гипертрофированным самосознанием.
Нельзя забывать, что Дзэн возник в обществе, управляемом в духе учения
конфуцианства, с его акцентом на этикете и пунктуальном исполнении ритуала.
Что касается Японии, то здесь Дзэн следует рассматривать в связи с жесткой
дисциплиной, необходимой для воспитания касты самураев, которые в годы
беспрерывных войн подвергались особенно сильным эмоциональным нагрузкам.
Будучи лекарством
__________
Daiho Shogen Kokushi Hago Банкея [З]. Японский текст отредактирован Фуратой и
Судзуки (Токио, 1943). Этот перевод прочитан автору профессором Хасегавой.
212
против таких социальных условий, Дзэн не пытается бороться против самих
конвенций, наоборот, он принимает их как нечто само собой разумеющееся. Это
отчетливо видно в таком проявлении Дзэн как тя-но-ю, или чайная церемония.
Поэтому в другом социальном контексте Дзэн может оказаться весьма опасным
средством. Это может случиться там, где конвенции ослабли, или, в обратном
случае, там, где царит дух прямого бунта против конвенций и готовность
злоупотреблять Дзэн в разрушительных целях.
Помня об этом, мы можем оценить свободу и естественность Дзэн, не теряя из
виду перспективу. В процессе социального обусловливания общество для
самоконтроля принуждает личность отождествлять свой ум с неподвижным
представлением о себе. Это приводит к тому, что человек мыслит о себе самом
как
тяжести переносится от спонтанного или изначального ума к вымышленному образу
“эго”. Как только это произошло, сам центр нашей психики отождествляется с
самоконтролирующим механизмом. В таком состоянии становится уже почти
невозможным понять, как это “я” могу сам “себя” отпустить, раз “я” — это и
есть мое привычное усилие быть верным самому себе. Я оказываюсь совершенно
неспособным произвести какое-либо умственное действие, которое не было бы
преднамеренным, искусственным и нарочитым. Так что все, что я ни делаю для
того, чтобы забыть о себе, отпустить себя,— будет той же, хотя и
замаскированной привычкой держать себя в руках. Я не могу быть сознательно
бессознательным, намеренно — спонтанным. Стоит мне захотеть быть спонтанным, как усиливается мое намерение быть таковым. Я не могу от него освободиться, а
это и
213
есть то единственное, что стоит на пути к его осуществлению. Получается так, как будто кто-то дал мне лекарство и предупредил при этом, что оно не
подействует, если, принимая его, я буду думать о белой обезьяне.
Поскольку я стараюсь забыть о белой обезьяне, я остаюсь в ситуации “двойной
мысли”, где “делай” означает “не делай” — и наоборот. “Да” подразумевает
“нет”, а “вкл.” — “выкл.”. Тут приходит Дзэн и спрашивает: “Если вы не можете
удержаться от мысли о белой обезьяне, вы что, вспоминаете о ней специально?” Иными словами, имею ли я намерение иметь намерение; нарочно ли веду я себя
нелепо? Тогда я вдруг понимаю, что само мое намерение — спонтанно; что мое
контролирующее я — “эго” — представляет собой творение моего неконтролируемого
или естественного я. В этот миг всем уловкам “эго” приходит конец: оно исчезает, попав в свои собственные сети. Я вижу, что не быть спонтанным
просто невозможно. Ведь то действие, от которого я не могу удержаться, я
выполняю спонтанно, а поскольку в то же самое время я пытаюсь его