Путь искупления
Шрифт:
– Послушай. – Схватив ее за руку, он остановил ее. – Давай назовем это просто дружбой, о’кей? Никаких осуждений. Никакого грузилова. Но ты была ближе к Эдриену, чем к большинству остальных. Он что-то для тебя значил, и это нормально. Медали, симпатичная физиономия, неважно… Но он отсидел тринадцать лет в самой строгой тюрьме штата. Коп за решеткой, ты понимаешь? Вне зависимости от того, убил он Джулию Стрэндж или нет – а если честно, я уверен, что убил, – это не тот человек, которого ты помнишь. Спроси любого копа, который был поблизости несколько лет, и ты услышишь ровно то же самое. Неважно, даже если он и был хорошим человеком в какие-то давние времена. Тюрьма ломает людей и делает из них что-то совершенно другое. Просто загляни в лицо этого несчастного поганца.
– В его
– Я к тому, что он зэк, а зэки – обычно ловкие манипуляторы, мастера играть на людских слабостях. Он попытается использовать твое отношение, какие бы чувства к нему ты сейчас ни испытывала.
– Прошло тринадцать лет, Чарли. Даже тогда он был просто другом.
Элизабет начала было поворачиваться, но Бекетт опять ее остановил. Она посмотрела на его руку у себя на рукаве, потом ему в глаза, которые словно подернулись печальной дымкой под тяжелыми веками. Он тщетно пытался подобрать нужные слова, а когда заговорил, голос его казался таким же грустным, как взгляд.
– Будь осторожней с любой дружбой, – произнес он. – Не за всякую дружбу не надо платить.
Элизабет многозначительно смотрела на его руку до тех пор, пока он ее не убрал.
– Третья машина? – уточнила она.
– Угу. – Бекетт кивнул и отступил в сторону. – Третья.
Она легкой походкой двинулась прочь, и Бекетт посмотрел ей вслед. Длинные ноги. Энергия и напор. Держалась Элизабет отлично, но это его не обманывало. Она глубоко погрузилась в культ Эдриена Уолла. Бекетт припомнил, какой она была на суде, как просиживала день за днем в зале, словно на скамейке запасных, с прямой спиной, бледная и полностью убежденная в невиновности Эдриена. Это держало ее особняком от любого другого копа в управлении. От Дайера. От Бекетта. Даже от других таких же салаг, как она. Элизабет была единственной, кто верил, и Эдриен об этом знал. Выискивал ее взглядом в суде первым делом с самого утра, а потом после обеденного перерыва и под конец дня. Крутился на своем стуле, ища ее взгляд; и Бекетт – не раз и не два – видел, как этот поганец улыбается. Никто не праздновал победу, когда объявили приговор, но было трудно отрицать почти всеобщее чувство мрачного удовлетворения. Убив Джулию Стрэндж, он положил черный глаз на каждого копа, которому не все равно, что хорошо, а что плохо. Кроме того, пресса буквально сорвалась с цепи.
«Коп-герой убивает молодую мать…»
А потом еще и этот Гидеон Стрэндж, мальчишка… По какой-то причине Элизабет привязалась и к нему тоже. Она держала его на руках на похоронах, пока его отец заливался слезами, и даже потом была замешана в жизни мальчишки на просто-таки фундаментальном уровне. Заботилась о нем, даже любила его. Бекетт никогда не понимал, по какой причине, но, зная глубину ее привязанности, терялся в догадках, как ей удается увязать все это воедино.
– Сэр? – это Си-Джей Саймондс решила робко перебить его мысли.
– Да, Си-Джей. Что такое?
Она вытянула руку, и Бекетт посмотрел мимо бара на темную машину на краю дороги и группу людей вокруг нее.
– Там начальник тюрьмы…
– Да, – перебил ее Бекетт. – Сам вижу.
Начальник был в костюме, а охранники вокруг в такой отутюженной униформе, что «стрелками» от утюга можно было резать бумагу. Бекетт ткнул рукой в сторону патрульной машины.
– Проследи за Лиз. Убедись, что с ней все в порядке.
– Сэр?
– Просто… присмотри за ней.
Бекетт пересек парковку, ощущая жар под подошвами и жар первой эмоции в груди. Начальника тюрьмы он знал уже давно, но отношения у них были сложные. Остановившись у машины, он ощутил на себе взгляд тюремщика.
– Детектив! – Начальник на жаре обливался потом, улыбка его сияла явно с несообразной случаю яркостью.
Не обращая внимания на охранников, Бекетт тихонько проговорил:
– Какого хрена ты тут делаешь?
Патрульный автомобиль с потушенными мигалками пристроился в тени на задах парковки. Уткнув подбородок в грудь и стреляя взглядом по сторонам, Элизабет обошла широкий капот и приблизилась к задней двери. Поначалу она увидела только макушку Эдриена – он смотрел куда-то вниз, настолько мертвенно неподвижный, что у нее возникла дикая мысль, что он действительно мертв, что испустил дух прямо здесь, в одиночестве,
11
Двести футов – 61 м.
«У вас все нормально, мисс?»
Широкие плечи, значок на ремне сверкает золотом. Она не слышала его, не видела его.
«Я просто…» На ней были высокие ботинки на шнуровке, по голой коже хлопало простенькое платьишко из секонд-хэнда. Взгляд нацелился на тридцать акров черной воды, заполнившей карьер внизу. «Я просто считаю».
Прозвучало донельзя глупо, но он вел себя, будто это было не так.
«Что считаете?»
«Сколько секунд я буду падать», – подумала она, но ничего не произнесла.
«У вас точно всё в порядке?»
Она уставилась на значок у него на ремне и не смогла отвести взгляд. Пальцы его, просунутые за ремень, были совершенно неподвижны.
«А что, ваши родители где-то тут?»
«Вон на той тропинке», – соврала она.
«Как вас зовут?»
Прерывающимся голосом Элизабет назвалась, и он внимательно изучил начало тропинки на краю леса. Было уже поздно, холодно, почти стемнело. Вода под ними казалась твердой, как металл.
«Родители обычно волнуются за детей в таких местах, особенно когда начинает темнеть».
Он обвел рукой вершину горы, карьер внизу. Она посмотрела на засасывающую черноту всей этой раскинувшейся внизу воды, а потом на каменистую полоску у себя под ногами. Его лицо, когда она наконец подняла к нему взгляд, было прекрасным.
«Они точно вас ждут?»
«Да, сэр».
«Тогда что же вы стоите?»
Он в последний раз улыбнулся, и на холодных, слабых и дрожащих ногах она стала удаляться. Он не пошел за ней, но продолжал смотреть ей вслед, когда она оглянулась, – его глаза уже почти потерялись в быстро тускнеющем свете. Элизабет выждала, пока не оказалась в окружении деревьев, а потом побежала так, как никогда раньше не бегала. Бежала до тех пор, пока все тело не стало гореть огнем, а в легких не кончился воздух, а потом свернулась калачиком на сухих листьях, теряясь в догадках, уж не прислал ли этого полисмена Господь, чтобы отвратить ее от того, что она намеревалась сделать. Ее отец сказал бы, что да, именно так, ведь Господь абсолютно во всем вокруг нас, – но Господу больше нельзя доверять. Ни Господу, ни отцу, ни мальчишкам, которые говорят: «Доверься мне». Вот о чем она думала, лежа на листьях и дрожа: что мир, конечно, плох, но все-таки не весь мир целиком. Что, может, стоит попробовать прожить еще один день. Что, пожалуй, она сумеет…
Элизабет больше не верила в Бога, но, глядя на Эдриена сквозь боковое стекло патрульной машины, подумала, что рок и судьба в каком-то виде, наверное, все-таки существуют. Что-то в этом мире действительно предначертано свыше. Она едва не погибла в тот день, когда они встретились, и вот он опять тут. Настроение у нее не суицидальное, но все же…
– Привет, Эдриен.
– Лиз?
Задняя дверь машины прижалась к ее бедру, но она даже не помнила, как открыла ее. Весь мир, казалось, состоял из его голоса, его глаз, неожиданных гулких ударов у нее в груди. Шрамы у него на лице были бледными и тонкими – три косых росчерка на одной щеке и шестидюймовая черта, сбегающая сверху вниз от левого глаза. Даже после предупреждения Бекетта обнаженная открытость этих шрамов поразила ее – равно как и худоба, из-за которой черты его лица казались острее, чем она помнила. Он стал старше и жестче, закостенел и заматерел, с какой-то животной неподвижностью, которая привела ее в замешательство. Она ожидала чего-то другого – может, скрытности или стыда.