Путь, исполненный отваги. Задолго до Истмата

Беразинский Дмитрий Вячеславович

— Густав, обедать!

— Господа, у меня кружится голова!

— Софья Алексеевна, но ведь это всего шестнадцатый этаж, то есть поверх!

— О Господи! Да я выше второго в жизни не поднималась! О! Голова, падаю!

Ростислав оказался парнем расторопным. Будто всю жизнь ловил цариц, он подхватил Государыню на свои крепкие руки. Та, глупо хлопая глазами, пробормотала:

— Всю жизнь мечтала, чтоб меня на руках носили. Меньше жрать надо было... Министр, держите меня крепче... упадем ведь!

— Не упадем,

ваше величество. — Каманин глянул в зелень царицыных глаз.

Ему показалось, или действительно там промелькнуло что-то бесовское? Но не может же царица громадного государства заигрывать с мужиком, как простая крестьянка! «Отчего же? — фыркнуло предыдущее воплощение. — Какая разница между царевной и крестьянкой в этом смысле... никакой! Изголодавшаяся за десять лет баба легла бы и под негра, а тут молодой-симпатичный». Какой молодой? Я ее в три раза старше! «Любви все возрасты покорны!» Дурень, не путай влечение с чувством! «А ежели эрекция, да с эякуляцией?» Молодой человек, что вы мне тут голову морочите? «Да так, слова прикольные!»

Хранитель с интересом смотрел на немую сцену. За сотни веков он не устал поражаться случайному характеру вспышек симпатий.

Когда-то, давным-давно... А может быть, на прошлой неделе... Нет, очень давно...

Палач уже заканчивал свою работу на сегодня. С лезвия топора стекали упругие густые капли крови. Оставалось последний раз взмахнуть, и на сегодня все.

В этой стране ведьм не сжигали — каждое дерево на учете, не сильно разгонишься устраивать аутодафе. Лишали жизни немилосердно, с обильным пролитием крови, путем расставания человека с самым главным органом тела.

Последняя жертва — девчонка лет шестнадцати мазнула по монументальной фигуре палача презрительным взглядом и подошла к плахе на негнущихся ногах. И столько силы было в этом взгляде, что топор палача сам собой пошел гулять по головам прелата, асессора и аудитора. Но пока он срывал с девчонки санбенито, их накрыли сети... По счастью, мимо проезжал Хранитель.

Забытая история. Лишь дворецкий да его жена помнят о ней. Но теперь уже не представишь импозантного Сильвестра в одежде палача да с мясницким топором. И жену его — искусную целительницу Беназир — в желтой накидке с диагональными крестами. Хранитель хмыкнул и произнес:

— Давай-ка, дружок, неси Софью Алексеевну за мной. Уж очень их организмы нежные.

Он стремительно вышел с панорамной площадки на лестницу, спустился на один пролет вниз и свернул направо по коридору. Тут же повернул медную начищенную ручку белой филенчатой двери и вошел в небольшую комнату.

— Клади на софу, — предложил он Каманину.

— Софью на софу! — тихонько пробурчал Волков. Хранитель внимательно посмотрел на него.

— Сколько живу, не могу понять, чем софа от тахты отличается... или от дивана.

Странный человек Хранитель по имени Семен подождал, когда Ростислав опустит свой драгоценный груз на вышеупомянутый предмет мебели, и только тогда соизволил

объяснить:

— Софа, она же тахта, представляет собой низкий диван без спинки. Доступно объяснил?

Полковник только развел руками. В этот момент царица, не желающая дольше пребывать в неподобающем ей виде, приняла вертикальное положение и встала. Несколько неуверенной походкой добрела до кресла и облегченно опустилась в него.

— Фу! — выдохнула она. — Ну не могу же я в присутствии Владыки и собственных министров пребывать в столь фривольной позе!

— Каждая поза фривольна настолько, насколько воспитаны окружные кавалеры! — наставительно произнес Хранитель. — Возьмите вот, Софья Алексеевна, лекарство для поддержки вестибулярного аппарата.

— Для программной или аппаратной? — поинтересовался Волков.

— Чего аппаратной? — не понял Ростислав.

— Software! — однозначно ответил Хранитель. — Кое-какие фокусы с мозжечком. Биологические.

— Не буду я это глотать! — упрямо заявила Софья.

— Ходите с морщинами! — равнодушно сказал хозяин.

Пастилка мигом исчезла во рту. Софья посидела еще минут пять в кресле, ведя ни к чему не обязывающую беседу, а затем резко встала и подошла к окну.

— Чудеса! — только и воскликнула она. — Этого не может быть! Ай, лепо!

Ростислав подошел к ней и выглянул в окно. Эта сторона Неверхауса была обращена к морю, плескавшемуся где-то вдалеке внизу. Сам замок находился лиги за полторы от побережья, но с высоты семьдесят метров море было как на ладони.

— Это море? — Царица повернулась к Хранителю и выжидающе смотрела на него. — Я вижу море впервые в жизни. Оно... оно прекрасно!

— Совершенно с вами согласен! — неожиданно теплым голосом подтвердил Хранитель. — Это Фризское море. У вас оно зовется Северным.

— Где это «у нас»? — подняла брови царица. — Господа, вы забываете, что я совершенно в неведении относительно того, где мы сейчас. Прошу меня побыстрее просветить.

Все трое мужчин переглянулись. Хранитель сделал элегантный жест рукой, некое IMHO.

— Например, среди нас присутствует бывший преподаватель. Давайте попросим его толково и доступно объяснить Софье Алексеевне общую концепцию планетарно-пространственной триады «Земля-Гея-Унтерзонне»! Ростислав Алексеевич, тряхните стариной!

В этот момент Ростислав отчего-то вспомнил своего последнего отца — Алексея Михайловича. Каманин-старший был реалистом и не верил во всякую чепуху типа параллельных миров. Он говорил, что определение параллельности справедливо лишь для дву-трехмерных континуумов. Параллельность хотя бы четырехмерников человеческий мозг представить не в состоянии из-за собственной психосоматики. «И что, отец, неужели нет человека, чтобы смог представить многомерное пространство?» — «Отнюдь, Ростислав. Таких людей множество, но у них проблемы даже с трехмерной матрицей. Это, к сожалению, психически больные люди. Возможно, они представляют себе, скажем, пятимерник, но толково объяснить его концепцию не в силах».