Путь к Горе Дождей
Шрифт:
Богатство и разнообразие пути, пройденного Момадэем, позволяет по-новому взглянуть и на исток его творчества – «Путь к Горе Дождей» – и на место повести в современном литературном мире. Когда книга вышла в свет, общество затруднилось найти ей определенное место на библиотечных полках и в собственном сознании. И это не удивительно, ведь состоялось рождение нового жанра, совместившего черты многих традиций, в том числе и еще неосвоенных массовым читателем. Повесть выполнила роль культурного манифеста литературы коренных американцев и утвердила «законность» своеобразия индейского мировосприятия. В поиске синтеза общинного и личного Момадэй совершил странствие- паломничество, повторив путь миграции родного племени. А затем, продолжив традицию народной историографии, писатель стал хронистом и интерпретатором народной судьбы, обогатив ее индивидуальным истолкованием, дополнив собственным образом мира. Разгадка сути родной культуры – да и всякой культуры – вот главная цель повести. Три плана, в которых выдержано повествование, имитируют синкретизм пиктограмм, которыми записывались племенные хроники. Мифологический план позволяет развернуть представление
Здесь отправной точкой послужили пиктографические летописи кайова, где канва событий разворачивается по весьма специфической логике. Пытаясь следовать ее принципам, Момадэй открывает непреходящую ценность своей культуры – «благородного и опасного сообщества воинов и конокрадов, охотников и солнцепоклонников». Повесть прочно вошла в учебные планы школ и университетов; методике ее преподавания посвящена отдельная монография . Уже здесь писатель почувствовал необходимость дополнить выразительный план изобразительным. «Путь к Горе Дождей» стала первой из «книг о культуре» (посвященных одному племени) и одновременно – лирической автобиографией. В советской литературе она в чем-то сопоставима с «Моим Дагестаном» Расула Гамзатова и «Белым пароходом» Чингиза Айтматова. Что касается автобиографичности, то Момадэю удалось сделать странствие племени собственным поиском, дополнив его мистической интуицией. Двойное видение – своей культуры и себя как производного от нее – стало чертой аборигенной автобиографии. Это же роднит «Путь к Горе Дождей» с родственными традициями и явлениями в других национальных культурах ~ в частности, с автобиографическими произведениями представителей коренных народов Сибири.
Произведение родилось у самого истока творческого пути писателя, искавшего убедительных средств, чтобы заявить о себе. А сделать это с наибольшей яркостью можно было, лишь провозгласив уникальность собственной культуры, которая под пером Момадэя как бы превращается в автобиографию племени. Воссоздавая языковыми и изобразительными средствами личностные прозрения в «моменты дивования и упоения», писатель сопрягает миф с событиями собственного детства, историко-этнографические заметки – с равноправной (а может быть, и более глубокой?) правдой народной памяти. За точку отсчета им принимается не рождение отдельной личности, а появление на свет целого народа как носителя особой своеобычной культуры. Одно из различий традиционной хроники и писательского текста – в отборе, пространности и оценке комментария. Войны, скитания, увлекательные приключения народа, обретающего свои святыни, свое имя и лицо и, наконец, крушение традиционного мира в конфликте с англо- американцами – впервые под пером писателя все это получает ценностное и, как справедливо считает он сам – наиболее полное бытие – жизнь в слове. Хотя о предках Момадэй говорит в тоне элегии, читателю «Пути к Горе Дождей» легко понять: ничто не утрачено навсегда там, где оно воссоздаваемо памятью. Сравнивая повесть Момадэя с аборигенными автобиографиями Сибири, можно увидеть, что они ломают многовековую традицию молчания, сложившуюся вокруг целых народов. Сама традиция раскрывает жизнь аборигена как личности героической, полной самоотверженности. А этнос становится под стать мифологическому герою, творящему подвиги, остающиеся жить на века. Автобиографические произведения Д.Кимонко, Г.Кэптукэ и других представителей коренных народов Сибири заключают в себе мощный заряд нравственного самоопределения, важный для самосознания культуры. Возникающее при этом единство требует нового имени, новых рядов сопоставления, новых категорий анализа. Воистину, чтобы выжить в качестве представителя своей культуры, писатель должен взять на себя функции шамана-целителя, соединителя миров и ступить на путь добровольной жертвенности. Подобная роль естественно вытекает из магической функции устного слова, изначально присущего аборигенной традиции.
Подходя к творчеству Момадэя в целом, можно ясно видеть своеобразие и масштабность его эстетики и художественного новаторства. Подобно крупнейшим художникам слова, с каждой новой книгой он предлагает читателю и новый тип повествования. И этим писатель, несомненно, обязан тому, что его художественная система явилась органичным продолжением народной традиции – «духа, остающегося жить». Примером этой живой связи стали: летописание по модели традиционных календарных хроник в «Пути к Горе Дождей»; беллетристическое повествование на обрядовой основе в «Доме, из рассвета сотворенном»; обретение имени в магическом акте оживления посредством активной деятельности, сопряженной с опасностью и упоением творчества, в автобиографической повести «Имена»; разработка малых форм опоэтизированной прозы через переживание и осмысление феномена сакрального щита («В присутствии Солнца»); и, наконец, эксперименты с формой изобразительно-декоративного типа и создание лирико-философского романа в щитах-медальонах «Древнего дитя». Основные категории эстетики Момадэя – «дивование» и «упоение» – проявляются во взаимодействии творческой личности с миром,
А. В. Ващенко
ПУТЬ К ГОРЕ ДОЖДЕЙ
Истоки
Равнинный полдень между скал.
Едва низину различить:
Бревна пустого здесь оскал -
Мох, насекомое – пустяк.
Но воды бьются в глубине,
Восходят к устью. Что же в них?
Что движет древний этот вал,
Бурлит могуче у начал.
Пролог
Странствие это началось однажды давным-давно на северных окраинах Великих Равнин. Длилось оно многие поколения и растянулось на долгие сотни миль.
А в конце его было много о чем вспомнить, призадуматься и поговорить.
«Знаете, все имело начало…» Для кайова началом стала борьба за жизнь в бесплодных горах севера. Говорят, именно там вышли они в этот мир через полый древесный ствол. Конец странствия тоже был борьбой – и борьба эта была проиграна. Юная степная культура кайова высохла и умерла, как трава, сожженная ветром прерий. Настал день, подобный року: на все стороны, сколь хватало глаз, земля усеялась тушами бизонов. Бизон был живым воплощением Солнца, первейшей Жертвой на Солнечной Пляске. С истреблением диких стад была сломлена и воля народа кайова – не осталось ничего, что поддерживало бы их дух. Но все это – праздные воспоминания, Жестокие привычные корчи истории человечества. А промежуток стал порой великих приключений, полноты Жизни и духа. Талисман Тай-ме явился кайова в вещем сне, порожденном страданием и отчаянием. «Возьмите меня с собой, – сказал Тай-ме, – и я дам вам все, что пожелаете». Так оно и случилось. Великим приключением стал для кайова путь в глубь континента. Они начали долгое переселение от истоков реки Йеллоустон на восток, к Черным Холмам, и на юг, к горам Вичито. По дороге они обрели лошадей, веру индейцев равнин, любовь и страсть к открытым пространствам.
Кочевой дух их вырвался на волю. В союзе с команчами они царили на юге Великих Равнин в течение ста лет. В ходе этой долгой миграции они возмужали как народ. Они обрели высокое понятие о себе. Они дерзнули воображать и определять свою судьбу.
Таким образом, в определенном смысле путь к Горе Дождей является, по сути, историей идеи, представления человека о самом себе, идеи, имеющей давнее и непосредственное бытие в народной словесности. Устная традиция, посредством которой она сохранилась, пострадала со временем. То, что осталось – отрывочно: мифы, легенды, фольклор да молва – и, конечно, сама идея, столь же важная и цельная, как прежде. В том-то и чудо.
Странствие, припоминаемое здесь, продолжает обновляться – каждый раз, как приходит на ум чудо, ибо таковы особое право и обязанность воображения. Это цельное странствие, тонкое по мысли и движению, и производится оно всей памятью сразу, тем опытом духа, который столь же легендарен, сколь и историчен, и принадлежит столь же личности, как и всей культуре. Странствие порождает, прежде всего, три реалии: пейзаж, ни с чем не сравнимый; время, ушедшее навсегда, и дух человеческий, остающийся жить. Опыт воображения запечатлевает предания человеческого бытия так же верно, как и опыт истории. Наконец, помимо прочего, припоминаемое странствие это способно стать откровением о том, как такие предания родятся, развиваются и сходятся в сознании человеческом. На пути к Горе Дождей – множество вех, множество странствий, слитых воедино.
С самого начала странствие кайова было выражением человеческой идеи; и выражение это выглядит вернее всего в виде дивования и восторга: «Там было множество людей, и ах, как же все было прекрасно! То было начало Солнечной Пляски. Знаете, ведь все это было в честь Тай-ме и случилось давным-давно».
Вступление
Среди равнин Оклахомы, к северо-западу от хребта Вичито, высится одинокий холм. Для моего народа, кайова, это древняя веха, коей они дали имя Горы Дождей.
Климат этого края – суровейший в мире. Зима приносит метели, знойные смерчевые вихри встают весной, летом же прерия превращается в раскаленную наковальню. Трава буреет, делается ломкой и хрустит под ногой. Вдоль ручьев и рек зеленеют поясками рощицы ореха-хикори и пекана, ив и ведьминых орешков. В июле-августе издали кажется, будто листва парит и корчится от зноя. Крупные зелено- желтые кузнечики выпрыгивают повсюду из высокой травы, взлетая, словно кукурузные зерна, и ударяются о кожу, да черепахи ползают по красной земле, неторопливо бродя тут и там. Одиночество присуще этой земле. Все, что ни есть на равнине стоит обособленно, глаз не смешивает вещей – это всегда один холм, одно дерево, один человек. Взглянуть на этот пейзаж ранним утром, когда солнце стоит за спиной, – значит, потерять чувство пропорций. Воображение оживает: вот, думается, края, где началось Сотворение мира.