Путь к империи
Шрифт:
Я сужу о гении по тому, как он выражает свою мысль.
Надобно часто менять не только гарнизоны, но людей, стоящих у власти, это – безусловно. В интересах государства, чтобы должностные лица постоянно сменялись: ежели этот принцип не соблюдается, то неизбежно появляются удельные владения и сеньориальное правосудие.
С тех пор, как сами народы выступили на полях сражений, стало уже невозможно иметь наемную армию.
Государь,
Что бы ни говорил Макиавелли, крепости не стоят народного попечения и забот.
Чернь не отличается здравомыслием, она, по обыкновению, любит повторять все те пересуды, кои говорятся по адресу человека незаурядного.
Оказывается, что из ста бывших в прошлом королевских фаворитов по крайней мере девяносто пять были повешены.
Деказ раньше служил у моей матери: я замечал его порою в толпе придворных. Эта должность не требовала большого таланта. И он, и подобные ему министры походят на людей, карабкающихся на призовой столб.
В 1805 г. у меня имелось восемьдесят линейных кораблей, не считая фрегатов, но не было ни настоящих матросов, ни офицеров; мои адмиралы играли в прятки с англичанами, и это само по себе уже было немало. Линуа показал себя вполне достойно. Вильнёв был добрый офицер, но, несмотря на это, делал одни только глупости. Он покинул Кадикс, а смерть Нельсона не стоила потери моего флота. Вильнёв покончил с собой на постоялом дворе в Ренне, и, как всегда, в этом обвинили меня. На самом же деле признаки сумасшествия наблюдались у него еще во время морской кампании.
Ax! Свобода печати, свобода печати! Снимите же намордники с ваших парижских журналистов, и вы увидите настоящую грызню! Все эти Вадью постоянно будут вмешиваться в управление, а Каритиде станут подавать мнения. К дьяволу весь этот галдеж!
Я восстановил дома лионцев, разрушенные во время революции, они были признательны за это, итак, мы – в расчете.
Государи, которые пользуются услугами исповедников, нарушают тем самым основы королевской власти.
Слишком мало найдется людей достаточно твердого закала, чтобы судить обо мне беспристрастно и без предосуждений.
После моих побед в Италии в мою дверь стучались представители самых различных партий. На стук я предпочитал не отзываться, поелику не в моих правилах быть орудием в чьих-либо руках.
Битва при Эйлау стоила дорого обеим сторонам и отнюдь не имела решающего исхода. Это было одним из тех неопределенных сражений, когда отстаивают каждую пядь земли: войска схватились врукопашную, действуя большей частию по собственной инициативе; что касается меня, то я
Великие политики первого апреля хотели лишь сохранить свои замки, вот почему они так легко отступали перед натиском союзников.
Посреди всех этих смотров, пушек и штыков я порою оставался философом: среди тех, кто меня поносит, есть немало таких, кои никогда не делали ничего подобного.
Здравый смысл создает одаренных людей; самолюбие же – лишь ветер, который надувает паруса и ведет их корабль прямо к пристани.
Катон совершил великую глупость, покончив жизнь самоубийством из одного страха встретиться с Цезарем.
Если бы Ганнибал узнал о переходе моей армии через Большой Сен-Бернар, он посчитал бы свое альпийское путешествие сущей безделицей.
Быть может, мне надобно было подражать Генриху VIII, сделавшись единственным первосвященником и религиозным вождем моей Империи; рано или поздно монархи придут к этому.
Пушечное ядро, поразившее Моро при Дрездене, было одним из последних вестников моей удачи в этом сражении.
После сражения при Лейпциге я мог бы опустошить страну, лежащую между мною и неприятелем, как то сделал Веллингтон в Португалии или как в былые времена еще Людовик XIV повелел в Палатинате: право войны позволяло мне это, но я не хотел подобным образом обеспечивать свою безопасность. Мои солдаты, раздавив баварцев при Ганау, показали, что я могу полагаться на их доблесть.
Ничего необыкновенного в побеге Мале не было, другое дело – арест Ровиго или бегство Паскье. Все потеряли голову, начиная с самих заговорщиков.
Много критиковали мою статую на Вандомской площади и велеречивые надписи о моем царствовании. Однако ж надобно, чтобы короли позволяли делать все по причуде художников: ведь Людовик XIV отнюдь не приказывал, чтобы поместили рабов у ног его статуи, и не требовал, чтобы Ла Фёйлад начертал на пьедестале «бессмертному человеку». И когда увидят где-нибудь надпись «Наполеон Великий», то поймут, что не я сочинил эту надпись, а лишь не запрещал говорить об этом другим.
Я советовался с аббатом Грегуаром касательно конкордата 1801 г., его мнения показались мне весьма здравыми, однако ж я лишь принял их к сведению и в пререканиях со священниками уступил только в нескольких пунктах. Но именно в этом я и был не прав.
Тот, кто не стремится снискать уважение современников, не достоин его.
Карл Пятый годам к пятидесяти начал молоть всякий вздор: в отличие от него многие короли всю свою жизнь только и делают, что болтают всякую чепуху.