Путь к себе: 6 уютных книг от Ольги Савельевой
Шрифт:
Слово «телохранитель» – благородное и брутальное, как тот чувак, который в фильме спас Уитни Хьюстон.
По факту Леша был охранником и водителем одного большого бизнесмена. Но ничего благородного в этом нет.
Это как грузчик, который называет себя инженером по перемещению грузов, так и охранник – телохранитель.
Леше хотелось подвига, он его ждал. Спасти шефа от пуль, предотвратить теракт, разоблачить шпиона. Но по факту он просто ждал хозяина после бани и доставлял его пьяненькое тело домой. От кого спасать?
Никакой романтики… За 12 лет работы Леша подрался-то всего три раза, а огнестрел видел лишь в отпуске, где сосед по пьяни на охоте прострелил себе ногу…
– На все воля Божья. Просто смирись, – сказала Снежана, сестра Софико.
Она пересела на подоконник и закурила в форточку.
Надя поморщилась и с удивлением поняла, что разлюбила сигаретный дым. Все-таки эффективный антитабачный закон подействовал: прогнал курильщиков в свои зоны, и их траектории с некурящими перестали пересекаться. И она больше не пассивный курильщик, оказывается.
Снежана странная, противоречивая. С одной стороны, истово верующая, но при этом порывистая, громкая, яркая.
И вот курит…
Ну, то есть Бог не запрещает курить, наверное, но как-то все это не монтируется в праведность.
«Просто смирись». Надю раздражал этот совет.
Во-первых, Софико не могла: внутри жило яростное сопротивление, она бунтовала, отказывалась даже верить в это, не то что принимать.
Во-вторых, это такой теоретический совет, что ужас. Никто не давал алгоритма смирения: как? Как смириться-то?
Это как бросить в маленького ребенка большим двухколесным велосипедом и крикнуть: «Просто катись».
Софико не может смириться никак, тем более «просто».
Надя смотрит в окно. Думает о смирении.
Смирение – это тоже любовь, только не к человеку, а к мирозданию. Это жить в мире с тем, что есть.
А несмирение – это, по сути, невроз и маразм, ибо есть только то, что есть, и ничего больше.
Смириться с тем, что ты не блондин, – несложно, с тем, что твои окна выходят на стройку, – можно, а с тем, что в мире нет справедливости и молодые мужчины могут взять и умереть в понедельник от инфаркта, – почти невозможно.
Леша давно неважно себя чувствовал, сам себя диагностировал фразой «засиделся я» и прописал себе новую жизнь с регулярным бегом и турником.
С понедельника.
Новая жизнь началась, только без бега и турника.
– Он был удивительный, непохожий на других. Он словно никого не слушал, шел своим путем. Меня бесило, что он и меня не слушал. А он говорил, что каждый человек создан для своей миссии и не надо подсматривать в чужие судьбы, чтобы понять, куда идти самому…
– Это называется аутентичность, – подсказала Надя, хотя никто не спрашивал.
– Это называется «много свободного времени», – буркнула Снежана.
Софико хочется говорить про Лешу хорошее, как бы извиняясь за ссоры.
ЭТО
Леша в памяти был печальным рыцарем, непонятым временем и даже женой непонятым.
– Он будто чувствовал, – рыдает Софико. – Был такой молчаливый накануне…
– Завещание составил? – спрашивает Снежана.
– Нет.
– Значит, не чувствовал, – отрезает Снежана.
Софико встает, смотрит на сестру со злостью и порывисто выходит с кухни.
– А помягче с ней как-то можно, вдова все-таки… – бурчит Надя.
– Да шьет ему Софико святость, а Леший не был святым. У нее за спиной подбивал ко мне клинья… – громко говорит Снежана.
– Тс-с-с! Ты что? Зачем орать? Я предпочла бы не знать эту информацию, – говорит возмущенно Надя.
– Ну еще бы, – хмыкает Снежана. – Этот факт не даст его канонизировать.
– Ну, он теперь как минимум не сможет себя защитить. И репутацию свою. Поэтому это как-то нечестно – обнародовать такое после смерти.
– Да кто ж знал… На даче лезть ко мне в постель честно, значит, а сказать об этом – нечестно…
Бледная Софико появляется в дверях: она все слышала.
– Скажи, что это неправда… – шепчет Софико, по щекам текут слезы.
Снежана молчит, закуривает сигарету.
– Он тебе никогда не нравился, вот ты и… – кричит Софико, срываясь в истерику.
– Он мне поэтому и не нравился! – Снежана перекрикивает сестру.
Софико убегает рыдать, кричит, что хочет побыть одна, прогоняет Надю, которая пытается ее успокоить фразой: «Она врет, она все врет».
– Да не врет она. – Софико вдруг резко успокаивается. – Бабник он был… Вот и ссорились мы… Я посплю, уйди…
Спустя пять минут Надя выходит на кухню к Снежане.
– Правда всегда некстати, – говорит Снежана с вызовом.
– Иногда правда уже никому не нужна. У нее закончился срок действия.
– Знаешь, вот иногда ордена дают посмертно. То есть хорошее нужно разоблачать, а плохое…
– Так это ничего не изменит. Его уже нет.
– А я еще есть. Я не сволочь. Я люблю сестру и не хочу делать ей больно. Просто мне кажется, эта правда поможет ей пережить потерю с наименьшими… потерями. Пусть лучше она на него злится и ненавидит, терять предателя не так больно…
– Господи, какие странные вещи ты говоришь для верующего человека, – вздыхает Надя.
– Верующие – не блаженные…
– У нее от него вообще-то двое детей. Зачем делать из него монстра посмертно? Если она будет знать, что жила с подлецом, это сильно обесценит и ее чувства к нему, и ее жизнь. Если женщина не уходит от бабника, она как бы соучастница «преступления». Молчит и стоит на шухере. Ей проще думать о Лешином благородстве, о том, что он философ, который ошибся эпохой…
– Который ошибся постелью…