Путь к Софии
Шрифт:
— Скорей! К маршалу. Константинополь вызывает командующих корпусами и вас к телеграфу.
У большого желтого шатра маршала Бейкер спешился, перевел дух и быстрым, энергичным шагом вошел внутрь.
Офицер-телеграфист, краснощекий поляк-потурченец, принимал кодированную телеграмму ставки и готовился расшифровать ее.
— А, это вы, генерал! Садитесь, — сказал скороговоркой Мехмед Али, бросив на него взгляд, и показал ему на стул. Сам он продолжал стоять.
Его бледное лицо было непроницаемым. Он курил, делая такие глубокие затяжки, что каждый раз кончик папиросы ярко вспыхивал.
В шатре был еще генерал Шакир, неподвижный,
«Что же будет в этом приказе? — спрашивал себя Бейкер, усаживаясь рядом с другими у телеграфного аппарата. — Какой вариант они приняли? Видин — Арабаконак? Или софийская крепость, а главные силы сосредоточатся на линии Адрианополь? От того, какое они примут решение, зависят не только карьера маршала, не только честолюбивые замыслы Шакира, оно будет иметь жизненное значение и для меня самого и для нашей дальнейшей политики».
Телеграфист прервал его размышления.
— Ставка спрашивает, все ли вызванные господа командиры здесь, — сказал он и остановил в ожидании взгляд на маленьком маршале.
Тот вынул изо рта папиросу и сказал:
— Передайте. У телеграфа командующий фронтом. Чин и имя. Командиры корпусов генерал Шакир-паша и Реджиб-паша и главный инструктор армии генерал Бейкер-паша. Ждем приказа его императорского величества султана.
Телеграфист быстро заработал ключом. Все следили за его пальцем: точка тире тире точка...
«Видимо, они решили развернуть действия в крупных масштабах, — думал Бейкер. — Вероятней всего, приняли мой вариант: Видин — Плевен — Арабаконак с одновременным укреплением Софии...»
Телеграфист перестал выстукивать. Наступила минутная тишина, а затем аппарат начал прием.
— Читайте, — сказал маршал телеграфисту.
Тот, вглядываясь в ленту, принялся медленно читать:
— «Стамбул. Ставка. Волею его императорского величества, нашего повелителя...»
Он прочитал про себя следующие слова, испуганно взглянул им Мехмеда Али, потом перечитал их снова.
— Ты что, язык проглотил? — заорал вышедший из себя от нетерпения Реджиб.
Телеграфист провел языком по сухим губам. Румянец сошел с его щек.
— Читайте, — тихо сказал маршал, словно догадавшись, что там дальше на ленте.
— Слушаюсь, ваше высокопревосходительство! — Офицер продолжал читать: — «Отстраняю ввиду непригодности командующего Арабаконакским фронтом маршала Мехмеда Али-пашу... Приказываю ему немедленно явиться в ставку и отчитаться в своих действиях. Точка».
Все словно онемели. Никто даже не заметил, что аппарат продолжает прием.
— Нет, это уже слишком! — почти шепотом с сочувствием и болью произнес всегда сдержанный Шакир. — Господа, мы должны протестовать...
— Оставьте, генерал, — прервал его Мехмед Али. — Это можно было предвидеть. Хотя я не ожидал, что это будет так цинично и грубо... Господа! — сказал он с легким поклоном, — продолжение приказа ко мне не относится, и я не могу больше здесь оставаться. Благодарю вас.
Его лицо стало пепельно-серым. С остановившимся взглядом он смял в пальцах папиросу. «Как тотчас же в нем снова заговорил немец — корректный, надменный, оскорбленный, — подумал Бейкер. — Но что творят в Стамбуле,
Маленький маршал молча пожал руки генералам, еще раз кивнул им, холодно и презрительно улыбаясь, и с застывшим лицом, глядя прямо перед собой, вышел из шатра.
А в это время телеграфный аппарат продолжал равномерно выстукивать, принимая знак за знаком. Вдруг он смолк, и все вздрогнули.
Телеграфист оторвал ленту и прочитал:
— «Командующим Арабаконакским фронтом по приказу падишаха назначаю генерал-лейтенанта Шакир-пашу, до настоящего времени командовавшего корпусом. Точка. Предложенные Мехмедом Али планы отвергаются как несостоятельные и преступно ставящие под угрозу безопасность империи. Точка. Распоряжение об обороне перевала и крепости София остаются в силе до прибытия подкреплений в составе четырех пехотных дивизий, артиллерии и конницы, которые будут переброшены с Русенского фронта, и до моего личного прибытия. Точка. Милостью его императорского величества султана главнокомандующий европейскими армиями маршал Сулейман-паша».
— Поздравляю! — воскликнул Реджиб, тотчас же подойдя к вновь назначенному командующему фронтом, а в его круглых глазах вспыхивали искорки зависти.
— Воля аллаха! — сказал ошеломленный Шакир, взял расшифрованную телеграмму и внимательно прочитал ее.
— Воля аллаха! — повторил он уже твердым голосом, и Валентайн Бейкер уже не сомневался в значении этих слов: никаких новых планов, никаких распоряжений; положение на фронте не изменится, хотя и ожидается прибытие значительных подкреплений и самого Сулеймана...
Глава 19
Вечером Климент принес новость: назначен новый комендант города — маршал Осман Нури-паша. Говорили, будто он был ранен в ногу на фронте и потому переведен на тыловую службу.
— Обрати внимание на имя нового коменданта! — сказал Климент, покуривая свою трубку.
Они были одни в комнате и собирались ложиться спать.
— А что ты нашел в нем особенного? — спросил Андреа, по привычке подходя к окну.
— Я бы сказал, что его как нарочно подбирали... Осман, как плевенский Осман... И Нури — свет, блеск, священный победный огонь! Понимаешь? Это символично! Между прочим, план превращения Софии в крепость осуществляется полным ходом! Нынче утром вместе с Османом Нури прибыли из Салоник четыре обоза с боеприпасами и мукой. Да, заметь, с боеприпасами и мукой! Вспомни про мистера Гея и про ужасы, о которых он рассказывал... Ты понимаешь, кому достанется эта мука? Надо сказать отцу, чтобы он прикупил мешок-другой. И оливкового масла. Андреа, ты, кажется, меня не слушаешь?
— Что? — обернулся к нему Андреа.
Он все еще стоял у окна и смотрел на дом Задгорских.
— Черт побери, я ему толкую, толкую... Да что это ты все туда глазеешь? Брось, пускай живут, как им нравится. Ты хоть слышал, что Софию превращают в крепость? — добавил насмешливо Климент и начал раздеваться.
— Если они воображают, что эти допотопные редуты — крепость...
— Теперь уж не об этих редутах речь!
Климент улыбнулся, вспомнив, как он в таинственной обстановке слушал сухой бесстрастный голос, излагавший константинопольский план превращения города и его окрестностей в крепость.