Путь к Софии
Шрифт:
— Как только доберемся туда, я выпью целых десять стаканов чаю. Пока весь не распарюсь! — рассмеялся Климент, припомнив петербургские чаепития и те незабываемые дни и годы, которые оставили глубокий след в его душе.
— Что там чай! — с просиявшим лицом сказал Коста. — Я не отказался бы от доброй кружки подогретого вина... Эх, только вот нога моя, братец!..
— Потерпи, мы твою ногу поправим, Коста! Все поправим… Держись, держись за ремень и пойдем поскорее!..
Радость вернула силы им обоим. Поддерживая друг друга и пошатываясь, смеясь и охая на каждом шагу, они стали спускаться вниз,
— Верно! Как же это мы! Хорошо, что нам пока не повстречались братушки. А то еще приняли бы нас за турок да и подстрелили бы обоих, — сказал Коста, и глаза его смеялись, потому что в конце концов все обошлось благополучно.
Пока Климент снимал шинель, Коста вытащил из мешка его пальто — темно-синее, но не на меху, а на шелковой подкладке. В Петербурге доктор Будинов носил его только осенью и весной, хотя пальто было из добротного английского сукна и грело не хуже шинели. На дне мешка лежала дорогая соболья шапка — подарок хозяйки дома, где он жил, жены торговца, той самой, о которой он иногда вспоминал с усмешкой, всякий раз говоря себе: «Некрасивая история. Надо поскорее вычеркнуть ее из памяти!..»
Климент надел пальто, натянул шапку, оглядел себя, словно и тут, среди леса, проявляя заботу о своей внешности, и заметил: «Теперь меня не примут за турка!» — перебросил через плечо мешок, в который засунул офицерскую шинель и феску — они ему понадобятся при возвращении. Поддерживая друг друга, братья снова тронулись в путь. Но не прошли они и двадцати шагов, как слева, со стороны побелевших, густо росших сосенок, донесся резкий окрик:
— Стой!
Климент и Коста испуганно обернулись. И в ту же минуту оба сообразили, что их окликнули по-русски, что наконец они среди своих. Буйная радость охватила их. Спасены! Спасены!.. Их взгляды отыскали среди отяжелевших от снега сосен этого первого русского солдата, который для них сейчас должен был означать и конец мучениям и начало еще не познанного блаженства — ощущение свободы после пятивекового рабства.
— Братья! — ответил по-русски со слезами на глазах Климент. — Братья, мы идем к вам!
— Бросай оружие! — грозно прервал его другой голос, зычный и сиплый бас, прозвучавший на этот раз совсем близко, позади них, оттуда, где густой лес расступался и, снижаясь, терялся в обрыве.
— Мы болгары! Идем из Софии с важными...
— Черт тебя побери!.. Да ты будешь выполнять приказ? — крикнул сердито голос из сосен. Был он резкий, металлический, и тон его испугал Климента больше, чем сами слова. — И где это только ты так выучился русскому, подлая твоя душа... Считаю до трех: раз, два...
Климент быстро вытащил пистолет и отбросил его на несколько шагов от себя.
— Бросай и свой кинжал, — шепнул он брату.
— Это зачем же? С какой стати! — возмутился Коста.
— Значит, у них такой порядок, — успокоил его брат. — Откуда им знать, кто мы? — Но он и сам был смущен, хотя ободряюще улыбался.
— Руки вверх!
Они выполнили и этот приказ. Только тогда сосенки зашевелились. Показалась
— Эй, Моисеенко, иди сюда — крикнул он кому-то, еще не вышедшему из засады. — А ты, Иванов, глаз с них не спускай!..
— Пусть только попробуют шелохнуться, господин унтер-офицер, сразу же... — послышался голос того, кто до сих пор молчал.
— Все это ни к чему, — сказал Климент по-русски. — Мы сами пришли к вам... Я учился у вас в Петербурге и...
Кто-то шумно к нему приблизился сзади и, став за его спиной, принялся ощупывать карманы пальто, мундира, брюк, вытащил бумажник и кошелек.
— Оружия не имеется! — отрапортовал он.
— Обыщи второго, Моисеенко!
Климент незаметно обернулся и взглянул на обыскивавшего его украинца. Это был здоровенный щекастый солдат, довольно неуклюжий и немного смешной, с куцей пушистой бородкой и карими глазами, которым он старался придать грозное выражение, соответственное устрашающему басу, что делало его немного смешным. Покрасневшие от холода лапищи Моисеенко в миг тщательно обшарили Косту и извлекли из его карманов все, что в них было.
— Хватит, — крикнул Коста, вырываясь. — Тут все мои личные вещи! Никакое это не оружие! Да вы похуже турок! А что, нет? — И он беспомощно перевел глаза на брата, словно говоря ему: вот, гляди, что ты мне рассказывал и что получается на деле!
— Не сопротивляйся, — сказал ему Климент. — Похоже, произошло недоразумение, все образуется... Господин унтер-офицер, — обратился он по-русски к начальнику сторожевого поста, который, подойдя к ним, поднял со снега пистолет и кинжал и стал внимательно разглядывать их. — Господин унтер, мне понятны меры, применяемые вами против нас... Идет война. Это естественно. Но ради бога, выслушайте меня!
— Чего ты хочешь?
— Мы болгары. Пробираемся из Софии.
— Это мы уже слышали... Иванов! Отведите их, — приказал унтер-офицер Моисеенко и возникшему словно из-под земли молодому солдатику, тонкому, белолицему, с густым, не знавшим бритвы пушком вокруг губ, с большими синими, словно у девушки, глазами.
На лице его было удивленное, смущенно-веселое выражение. Оно усиливалось выбивавшимся из-под фуражки русым вихром. В руках у Иванова была длинная «крымка» со взведенным курком
— Вы должны отвести нас к полковнику Сердюку! — крикнул, выйдя из себя, Климент.
— Я не знаю никакого полковника Сердюка, — сказал унтер-офицер. — Мы отведем вас, куда предписывает устав. А тебя мы и слушать не станем.
— Полковник Сердюк — это начальник вашей разведки! Поймите же наконец, что мы принесли исключительно важные сведения. Нам необходимо разыскать его как можно скорее...
— Ага! — понимающе закивал головой унтер-офицер. — Больно много ты знаешь, голубчик! Здорово придумал! Ну, ведите их, ребята! Берите свой мешок! Что ж — раз хочешь в разведку, ладно, будет тебе разведка, так и в уставе сказано... А после — к святому Петру! — холодно рассмеялся он.