Путь к жизни
Шрифт:
Люди, судя по лицам, тоже это поняли, однако никто ничего не сказал. И даже когда Бидгис для очистки совести предложил желающим выбрать другой путь, все остались на своих местах, всё так же молча глядя на командира и ожидая его решения.
Вздохнув, Бидгис приказал разбивать лагерь, а заодно поискать в окрестностях какое-нибудь бревно для тарана. Впрочем, на успех последнего он не надеялся - наверняка все подходящие деревья вблизи поселения деревенские вырубили для собственных нужд. Так в итоге и оказалось: поиск материала для главного орудия предстоящего штурма и его обработка заняли первую половину следующего дня.
Наконец, когда
На требование открыть ворота перед законным господином селяне ответили насмешками и советами убираться туда, откуда пришёл, сдобренными руганью. Вполне обычное дело. Будь настроение получше, можно было бы устроить состязание, кто кого сильнее обложит. Благо опыт имеется. Однако в который раз всплыла та самая мысль, и Бидгис, прилагая неимоверные усилия, чтобы на лице не отразилось и тени неуверенности, вернулся к отряду и поднял руку, собираясь подать сигнал к началу штурма…
– Да поймите, почтенные!
– купец говорил неторопливо, всем своим видом выражая умиротворение, так что любой наблюдатель (а таких присутствовало довольно много, причём все неслучайные - встреча происходила у ворот села), не слыша слов, мог бы поклясться, что разговор не выходит за рамки обязательных дежурных любезностей.
– Поймите! Не могу я вмешиваться! Это в статусе особых караванов особо прописано! Ваши дела с этими, - торговец покосился на группу вооружённых людей, стоявших в сотне шагов, - это только ваши дела. И их.
Хугус, староста Больших Ослов, и двое его сопровождающих - немолодые кряжистые мужики, заросшие бородами до самых глаз - переглянулись. Потом тот, что стоял слева, кашлянул:
– Кхм, это, почтенный Гарис, а если их всех… того? Мы бы и сами, конечно, но они наверняка кого-нить, да, это, того. А кто потом вдов с сиротами кормить будет?
– А кто потом моих сирот кормить будет?
– с лёгкой ехидцей поинтересовался караванщик.
– Когда меня, это, того?
– передразнил он селянина.
– Не сегодня, так через год или два, но слухи пойдут, и тогда что? Что тогда со мной за нарушение закона сделают, а? И кто тогда поможет мне, а?
Мужики дружно хмыкнули: своя рубаха ближе к телу, это понятно.
– Дык, а если охотников выкликнуть? Мож, пожелает кто, а? А мы бы с ними потом честь по чести, а?
Торговец задумчиво посмотрел на представителей деревенской власти:
– Охотников, говорите… А вы, почтенные, попробуйте его сиятельство спросить. Князя Гельда. Он с караваном как раз до долины ехал. Так что, можно сказать, уже сам по себе. У него и нежить ручная имеется, и сам он боец каких мало.
– Князя Гельда?
– переспросил правый.
– Это ко…
– Цыц!
– рявкнул староста, заставив излишне говорливого невольно отшатнуться, затем опять повернулся к купцу: - Почтенный Гарис, а не подскажете, где нам господина Гельда найти?
– Так в лагере!
– Гарис Люс кивнул в сторону каравана, располагающегося на стоянку, но не возле лагеря незваных
– Он сегодня, я так думаю, с нами заночует, а в долину уже завтра отправится.
Поблагодарив торговца и уточнив, сколько ослов и когда именно ему понадобится, крестьяне дружно порысили к каравану - не до демонстраций собственной значимости, незваные чужаки, всё ещё чего-то выжидавшие, могут и стрелами закидать. Однако не закидали, и староста со спутниками, добравшись до телег, облегчённо перевели дух: теперь не тронут. Разве что на обратном пути могут попробовать, но только себе хуже сделают - о том, кто такой на самом деле князь Гельд, в Больших Ослах знали лучше купцов и в его способности порвать самозваных "защитничков", как волк овцу, не сомневались. Осталось только с ним договориться: по слухам, доходившим от соседей, Гельд-младший торговался не намного хуже своего отца, Гельда-старшего, а старик славился умением выжать из просителя всё, что тот может заплатить, и ещё немного сверху. Потому для начала следовало сделать вид, что ничего особо важного не требуется - так, пустяк, сами бы справились, да просто как-то недосуг. Со старым выжигой это однозначно не прошло бы, ну так то со старым! Здесь же - молодой. Да ещё и мёртвый. Что он в живых понимает-то?
Однако спустя совсем немного времени выяснилось, что понимает вполне достаточно - вместо того чтобы торговаться самому, мертвяк доверил это слуге (оно, конечно, с одной стороны обидно, но с другой - совершенно правильно. Его в караване кем считают? Князем. А не дело князю с крестьянином спорить). Слуга же первым делом поинтересовался:
– Почтенные, а с чего это мой господин должен вас защищать?
Староста едва не помянул всех богов разом. Гоблов слуга нашёл время! Да, деревенские и долинщики - соседи, но как это часто бывает, соседство вовсе не означало хороших отношений. Первые завидовали вторым. Смертельно. Чёрной завистью. И не упускали случая сделать пакость. Правда, по-мелкому, стараясь не попадаться и не часто, но было, было. А чего они хотели?! Сидят по уши в богатствах и не делятся! У них, видите ли, договор с торгашами!
Нет, кое-что продают, конечно. Но этого только для себя и хватает. Да и то еле-еле. А так, чтобы на продажу…
Опустив голову, чтобы не выдать взглядом обуревавших его чувств, Хугус глубоко вдохнул, выдохнул, вдохнул снова и попытался объяснить, что речь идёт не о мелкой распре, что случается промеж соседей, а о деле серьёзном. О нападении чужаков, чтоб им посмертия не видать. И что вспоминать о мелких неурядицах…
Сказал и осёкся: во времена его прадеда был случай, когда заявился такой же вот любитель нагнуть под себя вольное поселение. Но только не на деревню нацелился, а на долину. И в Больших Ослах, что характерно, ему скотину продали и даже цену при этом не задрали.
Слуга, похоже, вспомнил то же самое, однако заговорил о другом:
– Почтенный, а почему вы сами-то отбиться не можете?
– Да можем!
– отмахнулся староста.
– Но они ведь тоже кого насмерть побьют, а кого покалечат. Потом, упаси боги, вдовы останутся, сироты.
– Зато свободные, - хмыкнул слуга.
– И голодные!
– отрезал староста, сгущая краски - в их деревне давно уже даже в неудачный год никто не голодал, перебивались запасами, оставшимися с прошлых лет. В том числе и семьи, потерявшие кормильцев.