Путь к золотому дракону. Трилогия
Шрифт:
За спиной громко и тоскливо вздохнул какой-то из телохранителей.
Изящно придерживая подол одной рукой, дама спускалась прямо к синьору ди Бертолли, который не мог оторвать взгляда от ножек, обутых в роскошные шелковые ботинки, несомненно, эльфийской работы. Об их стоимости эвксиерец старался не думать. На одно маленькое мгновение он даже забыл, для чего сюда явился, но это мгновение очень быстро прошло.
— Чем я могу вам помочь? — низким мелодичным голосом спросила дама.
Очарование очарованием, но дело превыше всего. Синьор ди Бертолли хотел знать, где прячется директор этого притона. Однако, глянув в ясные
— Вам не нужен директор, — спокойно сказала дама. — Как декан одного из факультетов, я замещаю коллегу Буковца во время его отсутствия. Итак, что случилось?
— Случилось? — брызнул слюной ди Бертолли. — Да я… Да они…
При слове «они» брови декана поползли вверх, а в глазах что-то промелькнуло.
— Прошу, — любезно предложила она, указав на изящную скамеечку возле фонтана. — Насколько я могу судить, речь пойдет о наших студентах?
Ди Бертолли подивился такой проницательности и последующие четверть часа потратил на то, чтобы кратко и емко донести до этой уважаемой дамы всю низость преступления, содеянного юными негодяями.
Юные негодяи в этот момент находились в шатре правого визиря и старательно записывали драгоценный рецепт кафия по-кафски, с пряностями, солью и ледяной водой, причем Эллинг записывал сам рецепт, а Яллинг — список вопросов, возникавших по мере записывания. Дама в черном — магистр Шэнди Дэнн — прекрасно знала об этом. Выслушав горестный рассказ ди Бертолли, она кивнула, легко поднялась и провела ничего не понимающего эвксиерца прямиком в вестибюль Академии.
Под сводчатым потолком гуляло эхо, болтавшее на пятнадцати языках. Из узких витражных окон лучами расходился разноцветный свет; пахло известкой, краской и гламурией, ибо не так давно здесь собрался в полном составе пятый курс алхимического факультета. На самом видном месте, посреди вестибюля, растопырилась странная конструкция, состоявшая из огромного количества деревянных планок. С двух сторон на нее были натянуты два абсолютно одинаковых свитка. «С Днем Ваганта!» — гласила ярко-красная надпись; чуть ниже были намалеваны лютня, пузатая бочка и черная академическая шапочка о длинной кисточке и четырех углах.
По краям свитки украшала затейливая восточная вязь.
Синьор ди Бертолли несколько раз оглядел первый свиток, потом обошел деревянное сооружение по широкой дуге и вперился во второй. Он все еще ничего не понимал. Тогда магистр Дэнн щелкнула пальцами, и кто-то невидимый занудно забубнил над самым ухом синьора ди Бертолли:
— Правила проведения праздника, тако же рекомого Днем Ваганта. Распоряжение директора от, стало быть, пятого грозника нынешнего года. Какой у нас, бишь, год? А-а, мрыс с ним… Правило, стало быть, первое…
Правил было около полусотни, и ди Бертолли позже удивлялся собственному недюжинному терпению. Он смиренно выслушал все, но понял главное. Проклятый День Ваганта был возрожден из небытия по воле принца Саида, который не нашел ничего лучшего, как копаться в пыльных библиотечных свитках. Вопреки названию, праздник длился несколько недель — с пятого по двадцать первое грозника, — и все это время адептам полагалось шляться по окрестностям, распевать стихи собственного сочинения и пить лыковку в местных кабаках. Последнее светило не всем: по договоренности с администрацией наливали только тем,
Но синьор ди Бертолли подпадал под другой пункт этого проклятого распоряжения. В Дни Ваганта для адепта не было более достойного занятия, нежели изобретение розыгрыша, причем чем масштабнее и наукообразнее окажется этот розыгрыш — тем выше его оценят судьи в последний день фестиваля. Победителю принц Саид обещал награду, многозначительно заявленную как «сокровище». Разумеется, Белая Дама не собиралась делиться своими мыслями с каким-то ди Бертолли, но она была уверена, что сокровище обретет разом двух хозяев.
Главное, чтобы им оказался не боевой верблюд…
— Но мои деньги! — кипятился Мароу ди Бертолли. — Мой престиж! Мой моральный ущерб! Извольте призвать ваших адептов к порядку, синьора, иначе я буду жаловаться в КОВЕН!
Синьора Дэнн изогнула бровь так, что та коснулась изящно уложенного темного локона.
— На вашем месте я не стала бы делать этого, — доброжелательно сказала она. Телохранители, уже успевшие оценить ее как соперника, немо молили всех богов, чтобы чародейка не меняла тона. — Во-первых, едва ли Саиду Кафскому понравится ваша попытка бросить тень на Академию, где учится его невеста. Во-вторых, это огорчит меня. —Она отчетливо выделила последнее слово, и телохранители с трудом подавили недостойное профессионалов желание побросать арбалеты и упасть на пол лицом вниз. — В-третьих, вам это не доставит никакой выгоды. Вы весьма аккуратно обходили вопрос о том, что именно представляла собой проданная вам машинка, но я не думаю, что ковенские дознаватели ограничатся намеками и недомолвками. Мы поняли друг друга?
Синьор ди Бертолли взвесил все «за» и «против». Он был, бесспорно, оскорблен, но не видел ни малейшей возможности для мести. Генри Ривендейл — птица слишком высокого полета; эвксиерец не смел даже думать, знал ли наследный герцог, в какую авантюру оказался вовлечен. Де Максвилль конечно же чист, как перед первым причастием. А близнецов прикрывал узорчатый щит принца Саида, прилюдно объявившего их своими братьями и друзьями.
Но ничего. Когда-нибудь он уедет.
Несколько утешенный этой мыслью, Мароу ди Бертолли поклонился магистру Дэнн, скатился по выщербленным ступеням и протолкался через базар, который, кажется, сделался даже громче.
Только в карете он обнаружил, что на месте кошелька у него болтаются обрезанные концы дорогой эвксиерской тесьмы.
Но это случилось только двадцать первого грозника, а нам не подобает слишком сильно забегать вперед, хотя порой и хочется поведать о том, как закончилось то или иное событие. Вернемся же к пятому числу, к пяти часам пополудни, когда Яльга Ясица, Эгмонт Рихтер и Сигурд дель Арден оказались заперты в гномьей продуктовой лавке.
В это время в Межинграде как раз проходил очередной бугурт. Некоторые не особенно образованные зрители предпочитали называть его турниром, но все посвященные, едва заслышав это слово, начинали морщить нос. Особенно яростно морщил нос Марцелл Руфин Назон, в такие минуты особенно похожий на ту из своих оловянных копий, что грызла поганку, входя в боевой фьордингский раж.