Путь моей жизни. Воспоминания Митрополита Евлогия(Георгиевского), изложенные по его рассказам Т.Манухиной

Георгиевский Митрополит Евлогий

Крезо

Крезо — всемирно известный огромный пушечный завод (Шнейдера). Русских здесь скопилось очень много, и сейчас же у них явилась мысль устроить церковь. В 1924 году я получил оттуда письмо с просьбой открыть приход. Обстоятельства этому благоприятствовали.

Один из священников с корабля нашей эскадры, интернированной в Бизерте, протоиерей Николай Венецкий сообщил мне, что французы корабль хотят продать, и запрашивал: что делать с корабельной церковью? Я случаю обрадовался и, получив от о. Георгия Спасского [190] хороший отзыв об о. Венецком, предложил ему испросить разрешения у французских властей на вывоз церковного имущества — и приехать в Париж. Отсюда я направил его в Крезо.

190

См.с.380.

Так

было положено основание этому приходу. К сожалению, первый блин вышел комом. О.Николай, благочестивый, хорошей души человек, оказался не на месте. До революции о. Николай был просто общительный человек, который не прочь провести время с моряками в кают-компании. До слабости к вину еще было далеко, она развилась после революции. Пробыв некоторое время в Крезо, о. Николай понял, что оставаться ему здесь невозможно, и покорно, смиренно ушел, попросив лишь об одном, — чтобы ему помогли уехать к друзьям в Сербию.

На место о. Венецкого я назначил архимандрита Харитона, товарища митрополита Антония по Духовной Академии. Он создал уже много приходов, считал себя опытным пастырем и замечательным организатором. За Крезо взялся смело, уверенно, что на этом маленьком приходе не осрамится. Однако на нем-то и осрамился… Бестактные его выступления разделили прихожан на его сторонников и противников, начались неприятности. Для укрепления прихода ему ничего сделать не удалось.

Первый, кто по-настоящему начал приход создавать и положил ему крепкое основание, был о. Николай Сухих, бывший вольнослушатель нашего Богословского Института. Пожилой человек, по профессии инженер, он оказался хорошим организатором. Практичный, опытный, честный, трудолюбивый работник. Он взял с собой в Крезо своего воспитанника — племянника Владимира Айзова.

В приходе о. Сухих внес мир и тишину. Открылась при церкви школка, организовался хор под управлением псаломщика В.Айзова. На Рождество устроили "елку", которая привлекла великое множество детей. Все были довольны.

О.Сухих всячески старался вывести в люди своего племянника, упомянутого Вл. Айзова. Он выпросил, чтобы я рукоположил его в диаконы, а потом после его женитьбы — в священники. Скоро он заменил о. Н.Сухих на должности настоятеля в Крезо. Ловкий человек, Айзов быстро взял в руки прихожан и мог бы сделаться для прихода полезным человеком, если бы не несчастье, которое на него обрушилось: жена от родов умерла, и о. Айзов остался с двумя малолетними детьми на руках. Он потерял голову. Первое время я боялся за него. Понемногу обошлось, прихожане приняли в нем участие, среди них особенно горячо отозвалась одна семья. Вследствие близости о. Айзова к этой семье пошли компрометирующие его слухи… О.Айзов оправдывался, уверял меня, что это клевета. Я потребовал, чтобы он покинул Крезо. О.Айзов просил перевести его в Тулузу и поручить ему организацию там приходов (в окрестностях Тулузы много русских ферм). Новое назначение моральной пользы ему не принесло. На некоторое время он вторично был назначен в Крезо, но потом должен был снять сан: он женился на той девушке, с которой молва уже давно связывала его имя.

В Крезо у о. Айзова оказался, к сожалению, весьма неудачный преемник — о. Владимир Соколов, священник авантюристического склада (из народных учителей). Он был рукоположен в священники в Карпатской Руси (в Чехии) епископом Вениамином, а потом перешел к епископу Савватию, который сделал его даже протоиереем (неизвестно за какие заслуги). Из Чехословакии о. Соколов явился ко мне в Париж и просил принять его в мою юрисдикцию. Зная его биографию, я отказал наотрез. Он уехал, но через некоторое время вернулся. Оказалось, он успел побывать и в унии, и у "карловчан". "Я все юрисдикции уже обошел, не знаю, что и делать. Пожалейте меня… примите!" — на коленях умолял он. Я потребовал всенародного покаяния и обещания в церкви — загладить прошлое дальнейшей своей жизнью. На Страстной, в нашем кафедральном храме на рю Дарю, он клялся посреди храма в одежде кающегося грешника (в подряснике), плакал, кланялся, припадал долу… И всенародно заявил: "Искал Правды, искал Истины, везде был, но лишь теперь обрел их…"

Я направил его в Крезо.

Ловкий, сметливый, он быстро там устроился. После Пасхи приход пригласил меня к себе. Приезжаю. Многолюдная трапеза. Прихожане дружно вокруг своего настоятеля, даже украинцы, которые раньше нас чуждались. Но что-то было в этом успехе дутое. Пыль в глаза… И верно, к осени все лопнуло. Начались в приходе стычки, скандалы, побежала об о. настоятеле дурная молва. Поездки в Дижон на автомобиле в веселой компании… слухи, что у него появились деньги… Я вызвал его и допросил. Он оправдывался: деньги присылают ему из Америки родственники. К моему заявлению, что он должен приход покинуть, он отнесся равнодушно: "Не очень в нем заинтересован, проживу и без прихода, только не

гоните меня из вашей юрисдикции…" Он направился в Сербию. На пути, в Милане, на перроне вокзала повстречал каких-то своих знакомых, выскочил из поезда, махнул рукой на билет — и осел в Милане, где вскоре открыл приход.

После о. Соколова я назначил настоятелем в Крезо о. Германа Бартенева — батюшку из инженеров, кроткого, благочестивого, кристальной души. До принятия сана он давно искал Христа, вращаясь в "Христианском движении". Пришибленный жизнью, не активен и не в состоянии развить широкой деятельности. Но он внес чистоту образа православного пастыря, успокоил приход, а безупречность его репутации и уверенность в полнейшем его бескорыстии создают вокруг него чистую, морально здоровую атмосферу. Отсутствие богословского образования обрекало его сначала на беспомощность, недоумение в самых элементарных вопросах пастырской практики и вообще церковной жизни; тут он был, как в темном лесу. Однако постепенно о. Бартенев делается более опытным. Пребывание каждое лето в детских колониях, работа с молодежью приносит ему большую пользу, и он приобретает навык пастырского руководства.

У Крезо есть приписной приход — в Имфи (около станции Невер), где теперь существует небольшая, уютно и красиво устроенная церковь. Раз в месяц о. Бартенев посещает Имфи. Колония наша там небольшая, но сплоченная.

К Крезо приписаны еще четыре общины.

Южин (Савоя)

Южин — большой металлургический завод, расположенный в ущелье в горах Савой. Дым заводских труб стелется по узенькой долине, застревая меж гор. Воздух тяжелый, нездоровый. Русских рабочих в Южине много. Большинство их выписано по контракту с Балкан непосредственно самим заводским управлением. Когда у них возникла мысль об организации приходской жизни, администрация завода пошла навстречу и подарила барак под церковь. Сперва в церкви изредка служили священники, бывавшие в Южине наездами. Более прочную организацию наладил о. Иоанн Леончуков: он собрал первое Приходское собрание и провел выборы членов Совета.

Первым настоятелем Южинской церкви был о. Д.Соболев. Назначение его было ошибкой. Первого настоятеля надо назначать с особой осторожностью, чтобы не вышел "блин комом". О.Соболев хорошим примером для прихожан не был… Я отозвал его, а на его место отправил о. Александра Недошивина [191] .

О.Александр — бывший управляющий Казенной Палатой, действительный статский советник. Он никак не мог отделаться от навыков бюрократического формализма. Ему дали квартиру, — он в ней устроил канцелярию, назначил приемные часы, расставил стулья для просителей, псаломщик был у него за курьера и за докладчика; завел досье "по сбору денег", досье "по бракоразводным делам" и еще какие-то досье. Приемные часы, доклады и папки-папки-папки… а церковного творчества мало. Не было и понимания запросов и нужд прихода. Выйти из бюрократического футляра ему было трудно.

191

Тогда о. Недошивин был еще белым священником. Потом он принял монашество. В настоящее время (1937 г.) он в сане архимандрита.

Настоятельство его совпало с Карловацким расколом. В Южине появились агитаторы. Приход заколебался. В приписной общинке, в Аннеси, о. Александр держал себя бестактно. Я увидал, что дело плохо, и послал в Южин о. И.Леончукова. Оппозиционеры хотели свергнуть Приходский совет, набрать своих и провести постановление о переходе в юрисдикцию "карловцев". О.И.Леончуков от этого приходского coup d'?tat [192] прихожан удержал, сославшись на необходимость подождать с решением до конца срока полномочий существующего Приходского совета. Отсрочкой я воспользовался и направил в Южин о. Авраамия, умного, красноречивого и тактичного молодого иеромонаха (воспитанника нашего Богословского Института). Он объединил лучшие элементы прихода, взял его в руки и сумел привлечь к себе большую часть паствы. Когда же настал срок перевыборов Совета — я сам приехал в Южин и провел Общее собрание. Оппозиционеров удалось отвести, хоть они и подняли крик по моему адресу: "Большевик!.. большевик!.." [193] В новый состав вошли прекрасные, крепкие люди. И старосту выбрали отличного.

192

Государственный переворот (фр.). (Прим. ред.)

193

Мою условную лояльность митрополиту Сергию Московскому "карловчане" считали большевизмом.