Путь Моргана
Шрифт:
Но через два дня им вновь пришлось то и дело менять паруса и ждать ветра.
— По-моему, таких ветров, как осты, не существует в природе, — заявил Уилл Коннелли Стивену Доновану, который как раз сменился с вахты и решил наловить рыбы на ужин.
Донован негромко рассмеялся.
— Мы отыщем их, Уилл, и отомстим. Видишь вон тех бурых птиц?
— Похожих на стрижей?
— Да, это предвестники сильных, ровных ветров. И день выдался масленым, на редкость масленым.
— Масленый день? Что это значит? — спросил Тэффи Эдмунде, который вместе с Биллом Уайтингом ухаживал за овцами. То, что выбор пал на этих двоих, развеселило всех обитателей
— День ясный, верно? — усмехаясь, спросил Донован.
— Да, пожалуй. На небе ни облачка, ветер утих.
— А небо не голубое, Тэффи, и море тоже. Мы, моряки, называем такие дни маслеными, потому что и небо и море словно покрыты тонкой пленкой жира, выглядят тусклыми, без проблеска. К полудню в небе появятся редкие белые облачка, похожие на листы бумаги. Они совсем невелики, потому что их разгоняет ветер, но он дует слишком высоко. Завтра утром начнется шквал. Укрепите на полках свои вещи и приготовьтесь к тому, что люки придется задраить. Через несколько часов вы поймете, что такое настоящий ост. — Донован издал торжествующей клич: — Клюет! — И он вытащил из воды рыбину, похожую на треску, которая вскоре запрыгала по палубе.
— Слышали? — обратился Ричард к товарищам. — Надо спуститься вниз и предупредить остальных.
— Масленый день… — задумчиво повторил Тэффи и направился к шканцам, где Билл вытряхивал фураж из ведра. — Билл, что будет с овцами? Скоро мы попадем в настоящий шторм!
В тот день заключенных накормили в обычный час, к тому времени на небе появились облака. Но на следующий день о каторжниках никто не вспомнил. Ветер крепчал, швыряя корабль, словно мячик, волны бились о борта судна, дрожащие, как тонкие перепонки, однако люки до сих пор не задраили.
Как только обитатели камеры поняли, что им придется голодать, пока не утихнет шторм, Ричард забрался на стол, схватился за край кормового люка, подтянулся и увидел, как волны набрасываются на «Александер» сразу со всех сторон. Не совладав с искушением, Ричард вылез на палубу и нашел безопасное место возле грот-мачты, откуда принялся наблюдать, как океан бросает судно из стороны в сторону. Волны ударяли в нос, корму и бока, иной раз одновременно. Снасти скрипели и стонали, но все звуки перекрывали вой ветра и рев волн. Приложив ухо к грот-мачте, Ричард услышал треск. Вода ручьями лилась со всех парусов, а матросы карабкались с одной реи на другую, укорачивая некоторые паруса и сворачивая остальные. Нос судна захлестнула волна, но вскоре бушприт вынырнул из тучи брызг, а тем временем вторая волна обрушилась на левый борт, третья — на правый, четвертая — на корму. Ричард предусмотрительно прихватил с собой веревку и надежно привязал себя к мачте: чудовищные волны легко утаскивали с палубы все, что не было прикреплено к ней.
Разглядеть «Скарборо» и «Дружбу» Ричарду не удавалось, пока «Александер» вдруг не взлетел на гребне громадной волны и застыл на нем на секунду, за которую Ричард сумел увидеть, что бедолага «Дружба» почти лежит на боку, а волны катятся через нее. «Александер» соскользнул вниз по волне, вода залила палубу слоем толщиной в целый фут, и тут же судно снова взлетело на следующий гребень. Старик «Александер» был крепкой и надежной посудиной, способной выдержать натиск волн.
Вскоре после того как Ричард покинул камеру, люки задраили. Его исчезновения никто не заметил: все были потрясены яростью небывалой бури. Ночью посиневший от
К его удивлению, товарищи встретили его радостными воплями. После стоянки в Рио Ричард начал замечать в их поведении первые признаки независимости.
— Ричард, Ричард! — кричал Джо Лонг, со слезами обнимая его. — А мы думали, ты утонул!
— Как бы не так! Я просто засмотрелся на волны и не заметил, как задраили люки. Джо, успокойся. Я цел и невредим — просто промок и замерз.
Растираясь сухими тряпками, Ричард узнал, что некий Джон Берд взломал крышку трюмного люка и раздал каторжникам хлеб.
— Мы все ели его, — признался Джимми Прайс. — Ведь вчера нас не кормили.
Но это не помешало Закери Кларку потребовать, чтобы Джона Берда выпороли за кражу собственности подрядчика.
Лейтенант Ферзер, в котором способность сострадать странным образом сочеталась с медлительностью и стеснительностью, подсчитал количество украденного хлеба и объявил, что пропало ровно столько порций, сколько следовало выдать каторжникам вчера. Следовательно, наказывать виновных не за что, добавил он и предложил сегодня выдать узникам по две порции солонины вместе с хлебом.
Несмотря на ссору с Закери Кларком в Кейптауне, капитан Синклер вскоре нашел в нем родственную душу: оба любили поесть. Как только Кларк перебрался на «Александер», Синклер стал приглашать его к обеду, а взамен агент подрядчика делал вид, будто ему неизвестно о махинациях с ромом. Поскольку бульдожка Софи уверенно обосновалась в каюте Кларка, Эсмеральда позволил ему ночевать в своей дневной каюте, в которой пока не нуждался. Услышав вердикт Ферзера, Синклер высказался в поддержку Кларка и приказал высечь Джона Берда за расходование собственности подрядчика без разрешения его агента.
— Пропало только то, что должно было исчезнуть, — ледяным тоном возразил Ферзер, — так почему бы тебе не угомониться, болван?
— Я доложу о вашей непочтительности капитану! — завизжал Кларк.
— Можешь жаловаться ему хоть до посинения, идиот, — это ничего не изменит. Решения о порке каторжников принимаю я, а не толстяк Эсмеральда.
Каждому матросу «Александера» не терпелось найти хотя бы одного слушателя и сообщить, что в более свирепый шторм ему еще никогда не доводилось попадать: невиданное дело — волны налетали сразу со всех сторон, зловещее предзнаменование! Со «Скарборо» просигналили, что судно пережило шторм без потерь; «Дружбе» пришлось гораздо хуже: все, что находилось на ее борту, вымокло — от животных до одеял.
Однако шторм отнес суда к полосе остов, и теперь они на всех парусах двинулись вперед, преодолевая в день не менее ста восьмидесяти четырех сухопутных миль. Корабли находились в сороковых широтах и неуклонно продвигались еще дальше на юг. В начале декабря на них обрушился новый шторм, еще сильнее прежнего, но опять-таки отнес их дальше, не сбив с курса. Несмотря на лето, начались холода; самые неимущие и беспечные каторжники жались друг к другу, дрожа в своих тонких льняных куртках, зато у них имелись лишние одеяла, доставшиеся от умерших товарищей. Да и сено пригодилось.