Путь на Олений ложок
Шрифт:
Он так задумался, что совсем забыл о своих спутниках.
Вепринцев думал о том, как скорее и легче добраться до Заречной сопки и Оленьего ложка. Теперь только эта мысль беспокоила его днем и ночью. Олений ложок! Сколько заключалось в этих словах! Отныне одному Вепринцеву была доступна тайна, один он держал в своих руках волшебный ключ счастья. Еще там, в Рыбаках, он начертил в своем блокноте, схематичную карту Заречной сопки и Оленьего ложка, дороги к ним, и теперь время от времени украдкой заглядывал в нее, чтобы проверить, насколько правильно ведут его проводники.
Дорога
А дорога становилась труднее. По ней, видимо, редко проезжали: узкая колея была едва различима в траве, колеса гремели, а повозку подкидывало на камнях, на узловатых кореньях, вылезших на поверхность. Лес по обе стороны дороги был давно вырублен, и только редкие сосны и лиственницы, широко вскинув темные кроны, стояли, как живые и скучные памятники, напоминавшие о том, что здесь был когда-то дремучий лес. На его месте разрослось дикое беспорядочное разнолесье, из высокой травы кое-где торчали трухлявые пни.
Вдали показались какие-то полуразвалившиеся постройки, большая гора свинцово-серого отработанного песка. Оспан кивнул головой:
— Вот и Пихтачи…
— Что это значит? — спросил Вепринцев.
— Пихтачи-то? — вмешался штейгер, приподняв голову и растирая ладонью заспанное лицо. — Н-да, мил человек, Пихтачи… Это когда-то было золотое дно!..
Вепринцев поднялся, уселся на край подводы, спустив длинные, обутые в кирзовые сапоги ноги.
— Отсюда оно возами шло, золотишко-то… — продолжал штейгер, потряхивая всклокоченной головою. — Ба-а-альшое богатство здесь зачерпнул Дурасов. А теперь вот пустырь остался. Всю жизнь из земли вынули, а потом забросили… Хищник этот Дурасов, одно слово, безжалостный хищник… Эх, люди-люди, настоящие погубители…
— Ну, а сейчас кто-нибудь живет здесь?
— Лисицы да волки… Кто еще будет тут жить? Золота в земле нет — и работы нет, а человек — он живет ближе к работе, ближе к делу.
— Ну и дурак он, этот человек, — незлобно проговорил Стриж. — Умные люди приживаются там, где бабки водятся, деньжонки, значит.
— Да ведь это как сказать, — возразил штейгер, — без работы и денег нет, а мы с измалетства привыкли их зарабливать…
— Уметь жить надо, старина. А работа — дело нехитрое…
Вепринцев спрыгнул с повозки и широко зашагал рядом. После вчерашнего дождя он переоделся. На нем теперь была серая короткая куртка с застежкой «молния», черные с синим кантом брюки заправлены в сапоги, на голове — форменная фуражка с киркой и лопатой на околыше — настоящий геолог, каких много встречается в этих краях в летнюю пору.
— Вы, кажется, сказали, что это был богатейший рудник? — глядя на штейгера, спросил он.
—
— Черт возьми, очень интересно! — весело воскликнул Вепринцев, убыстряя шаг. — Я думаю, мы остановимся здесь и хорошенько посмотрим эту старую ямку. А?
— Ну что же… Как вам угодно, — покорно ответит штейгер, вопросительно поглядев на других спутников, — Слышь, дядя Оспан? Остановиться товарищи геологи желание поимели.
— А-а… Это можно, — отозвался Оспан, — это как раз подходящее… И коней бы подкормить не мешало.
Вепринцеву никогда раньше не доводилось впускаться в шахты, поэтому, когда они подошли к ветхой полуразрушенной клети и он заглянул вниз, сердце его защемило от страха. «Какая-то вонючая яма», — подумал он, глядя на гнилой, в белых пятнах плесени, сруб.
Шахта и на самом деле казалась страшной, это была скорее не шахта, а глубокий, невесть когда заброшенный колодец, в который в большой деревянной бадье примитивным воротком спускали рабочих на целый день, как каторжников.
— Как все постарело!.. — грустно вздохнул штейгер и с благоговением снял фуражку, будто стоял перед дорогой могилой. — А ведь какое хозяйство когда-то было, эх-ма…
Спускались они медленно, боязливо, по одному. Тагильцев не пошел с ними, — он что-то жаловался на ногу, — не полез в шахту и Оспан. Они ушли к берегу, где была разбита палатка и пущены пастись кони. Зато Илюша спустился с большой охотой.
Когда Вепринцев оказался в темной, глубокой выработке, ему стало вдруг жутко. Здесь было холодно, но душно. Из темных закоулков несло могильным смрадом и гарью. Отовсюду сочилась вода: с потолка, со стен; под ногами хлюпала студеная грязь.
— Сюда только самых больших грешников на пожизненное поселение сажать, — зябко ежился Стриж, поглядывая на крошечный кусочек неба над клетью.
— Да ведь и кто сюда шел-то по доброй воле? — рассудительно заговорил Гурий. — Мало было охотников. Кто тут работал? Беглые люди, каторжники. От большой нужды шел сюда народ, вот что…
Штейгер привычно продвигался по темному холодному коридору, освещая путь дымным смолистым факелом. Такие же дымные светильники несли Вепринцев, Илюша и Стриж.
— Вот она, восточная штольня, — пояснял штейгер, помахивая огнем. — Какая громадная жилища была здесь! Всю выдрали, как есть всю…
Крепи во многих местах подгнили и рухнули, то и дело по шахте прокатывался гул падающей породы; где-то слышалось журчание воды. Вепринцев понимал, что здесь на каждом шагу таится какая-нибудь коварная неожиданность, но он не мог отказаться от спуска в шахту, коль сам так легкомысленно внес это предложение. Да он, пожалуй, и не мог иначе поступить: ведь они же геологи, поисковики, едут в тайгу для того, чтобы обследовать старые месторождения золота, на которых давно прекращены работы. Он старался не отстать и, вобрав шею в плечи, неуверенно шагал за штейгером. Гурий вдруг остановился, прислонился к сырой холодной стене и, подняв над головой факел, посмотрел на светлую прожилку в черной, как уголь, породе.