Путь наверх. Бессмертная
Шрифт:
– Жрецов, сталбыть, пожалел! – вздохнула она.
– Нас с тобой пожалел! – фыркнул царь. – Они, знаешь, какие нудные? Потом жизни не дадут с постами своими да молитвами! На острове с незапамятных времён особенно почитают культ Весты, если ты не знала ещё.
Ария вернулась к своей постели, взяла подушку, подошла к Феанору.
– На, – протянула ему.
Она почти не видела его лицо в темноте, но была уверена – царь улыбался. Всегда улыбался, когда смотрел на неё. Что такого смешного видел в её лице Феанор?
– Одеяло дать тебе? – спросила она.
– Не нужно, моя дорогая, – мурлыкнул он
– Вот и спи! – отрезала Ария. – И не вздумай взять меня спящей, понял?
– Куда взять? – уточнил Феанор.
– Взять! – она внезапно смутилась и не нашлась, что ответить.
– Куда взять-то? – рассмеялся царь. – Спи, дура, я никуда не еду!
Глава пятая
Ария – значит, «избранная»
Арию разбудила не то муха, не то жучишка какой-то, прополз по щеке, пощекотал. Она сморщилась, почесала щёку, согнала непрошеного гостя. Но сон не досмотрела, опять, на другую щёку села назойливая букашка, поползла вниз. Ария дёрнула головой, хлопнула себя по щеке. А муха уж и нос взялась щекотать.
Откуда мухи-то? Рано им ещё! Белые мухи ещё летают в воздухе, снег вон вчерась падал, мокрый, неторопливый.
Муха слетела с носа и уселась на губы. Ах, ты, поганка! Ария хлопнула по губам, всё так же не открывая глаз, и уже понимая, муха не отстанет, и поспать не даст. Но муха вдруг тихо засмеялась, таким знакомым за два дня смехом.
– Феано-о-ор! – через силу открывая глаза, недовольно протянула Ария.
– Утра доброго тебе, царица! – он сидел на краю её постели и держал в руке ветку вербы с распустившимися пушистыми серёжками.
Ария схватила эту ветку, взглянула на неё и всё поняла.
– Сейчас? – глаза её широко распахнулись, и голос подсел от волнения. Она вскочила с постели.
– Нет-нет, – успокоил её Феанор, мягким движением кладя ладони ей на плечи и усаживая обратно на кровать, – завтра.
Глаза его, с мелкими морщинками в уголках, от привычки прижмуриваться под бьющим в лицо морским ветром, уже не смеялись, смотрели на неё серьёзно и встревожено.
– Скажи, что я должна делать, царь? – спросила Ария.
– Сначала поцелуй меня на удачу! – он ни мига не мешкал с ответом.
И она уже потянулась навстречу, но опомнилась, ругнулась, толкнула его в грудь.
– Нашёл время для дуростей своих!
Феанор весело засмеялся, но Ария видела – тревогу прячет царь за напускным весельем. И увидев, как она смотрит на него, он замолчал, оборвал смех.
– Иди умойся, оденься, поешь, – велел, – и выходи на задний двор. Я мастера пришлю, он меня ещё обучал воинскому делу. Поработает с тобой.
– А ты? – спросила Ария. – Может, сразимся?
– Нет, – он решительно покачал головой, – я не могу. Не проси.
– Почему, Феанор? – не поняла обиженная его отказом девушка. – Мне это нужно! Завтра битва!
– Ты не понимаешь, что ли, ничего совсем? – в его голосе слышалась отчётливая злость. – Совсем дура, да? Я не могу с тобой ристаться, Ария! Не могу
Ария послушалась. То, что Феанор переживал о грядущей битве, облегчало её задачу, вселяло уверенность. Ей хотелось думать, что не о том он радеет, чтобы сразила она Дагона, а о том, чтобы сама в битве той голову не сложила. Надо же, два всего дня прошло, ни любви не было между ними, и дружбы не вышло, а напротив, почти ясная вражда, а вот тепло ей было, что царь тревожится за неё.
Она посмотрела на рубин в кольце, которое носила, не снимая. То самое кольцо, что стащила с руки Феанора тогда, в начале зимы, как символ их помолвки. Ария никому и даже себе не в силах была объяснить, почему так дорог ей этот перстень. И сейчас, посмотрев на спокойным светом блиставший красный камень, ощутила уверенность в своих силах, и улыбнулась. Подышала на рубин, протёрла его краем рубашки, подняла руку, поймав в грани камня солнечный луч.
– Сила приносит свободу! – сказала Ария и пошла одеваться. Оставался всего один день до решающей битвы и – да помогут ей боги! – её блистательной победы.
День в тренировочных боях пролетел незаметно. Ария слушала военачальника да удары отрабатывала, а город погружался в траур.
Слишком сильным был страх перед Дагоном и обычай отдавать каждую весну дюжину лучших сыновей и дочерей острова, чтобы поверить в чудо избавления. Не верили островитяне пророчествам и уже оплакивали юную царицу. Разве выстоит она, разве способна сокрушить чудовище? Всё пройдёт, как каждую весну, только на одну душу больше примет в свою ненасытную глотку Дагон.
И вот уж приспущены флаги на башнях, не треплет ветер шёлковые полотнища с золотыми кистями. Чёрным крепом закрыты окна домов, чёрные ленты спускаются с башенных зубцов, в чёрные одежды облачаются горожане, и сдержанный плач плывёт над городом, утекая за каменные стены и растворяясь в зловещем шуме тяжело набегающих на берег волн.
Феанор ничего не сказал Арии о городе, одетом в траур. Весть о том, что люди не верят в её победу, подкосила бы её, лишила сил. Царице за весь день некогда было выйти за дворцовую стену, и спать она, уставшая в учебных битвах, пошла рано. Феанор, супротив обыкновения, не последовал за нею, и где провёл ночь, того она не ведала. Утром, ещё до рассвета пришёл, но ещё раньше Арию разбудил военачальник и помог одеться.
Она стояла посреди залитой серым сумраком комнаты, в тонкой лёгкой кольчуге поверх шерстяной рубахи, и кожаных штанах. В ножнах на поясе висел меч, и рука Арии привычно лежала на эфесе, готовая в любой миг обнажить грозное оружие.
Волосы, как в дни девичества, она заплела в две косы, и кожаный ремешок опоясывал голову, чтобы не падали вперёд косы, не мешали в битве.
Феанор подошёл к ней, окинул её внимательным взглядом, проверил крепость перевязи, удовлетворённо кивнул. Он тоже был в доспехах, алым платком покрыл голову, повязал его со лба назад. Царь даже не пытался скрыть своего волнения.