Путь наверх. Книга первая. Воительница
Шрифт:
Буря неистовствовала целую неделю, ненадолго стихая, чтобы набраться сил для нового буйства. Волк, пережив бой со смертью и выйдя из него победителем, неподвижно лежал на войлоке и большей частью времени спал, восстанавливая силы. Он покорно глотал горькие зелья и ел всё, что давал ему островитянка. Из пещеры нельзя было выйти из-за бурана, но девушка была запасливой на то время, когда нельзя охотиться.
Продравшись через сугроб у входа, она выкапывала из-под снега мёрзлые тушки тетеревов и варила из них суп с ароматными кореньями и травами,
Размеренно текло время, ведя точный счёт зимним дням. Островитянка точила и чистила своё оружие. Его было много: кинжалы, ятаган, секира и меч висели на каменной стене, тускло отсвечивая в отблесках пламени. Порою девушка бралась толочь кусочки древесного угля, белой, красной и голубой глины, смешивала получившийся порошок с водой и растопленным медвежьим жиром и рисовала тонкими палочками на пергаменте.
Странные то были картины, текли в них алые реки, резвились в их водах демоны под ослепительными лучами огромного солнца, а в небе парили диковинные, свободные, как ветер, птицы.
И что бы ни делала островитянка, всякий раз она пела бесконечную песнь о злобном тролле. Волк мог подолгу наблюдать за мягкой линией её красивого профиля, когда она, растянувшись на животе у очага, рисовала свои картины.
Однажды она нарисовала волка. Но не серебристо-серого, а иссиня-чёрного, с красным огнём в глазах, оскаленной пастью и вздыбленной на загривке шерстью. Волку картина не понравилась – была в ней какая-то тупая, безотчётная ярость, но островитянка осталась довольна своей работой. Повесила рисунок на стену, и в тот вечер пела другую песнь, о пурпурной реке в небесах, о закате, что плавит оконные стёкла. Песнь была полна тихой печали и волку пришлась по душе.
Минула неделя. Буран стихал. Волк выздоравливал. Островитянка варила еду, прибиралась в пещере, выдалбливала из дерева кружки и миски, чистила клинки, рисовала картины, пела песни, но волк никогда не видел, чтобы она молилась. Ни Кроносу, ни другим богам.
Однажды утром островитянка нашла в своих волосах вошь. Пришлось отставить начатое приготовление яда для отравленных стрел и таскать снег, чтобы натопить воды. Она убрала с пола служивший ковром войлок, поставила посреди пещеры деревянную лохань и положила в очаг большой гладкий валун.
Когда вода согрелась, налила её в лохань, подбавила щёлока, отвара лесных трав и раздевшись, плеснула на раскалённый валун. Пещеру заполнил густой горячий пар. Волк лежал у входа – там было не так жарко и, положив морду на передние лапы, смотрел, как обнажённая островитянка расплетает косы. Её тело было красиво – гибкое, как лук, стройное, как стрела. Золотистая кожа в прозрачных капельках пота блестела в свете огня. На спине и круглых упругих ягодицах различимы были тонкие длинные шрамы – следы хозяйской плети. С правой стороны, от плеча, через грудь, высокую и тугую, до крутого бедра шла причудливым узором чёрная татуировка – знак племени, которого больше не было.
Островитянка расплела волосы и теперь внимательно рассматривала каждую прядь на
– Отвернись! – коротко приказала островитянка, давя в себе невольный языческий страх.
Волк поднялся, пошёл и лёг за очагом, в самом дальнем и тёмном углу пещеры.
А ночью волк ушёл. Когда островитянка проснулась, его не было. Она сползла с кучи сухой душистой травы, служившей ей постелью, и, подойдя к выходу, откинула шкуру и выглянула наружу. На снегу цепочкой уходили вдаль звериные следы, а мороз стоял такой, что птицы замерзали на лету.
– Безумец, – процедила островитянка, – беглец. Дороги нет!
Она опустила шкуру и, вернувшись обратно, принялась разогревать вчерашний суп и петь длинную некрасивую песнь о тролле, которую то удлиняла, то окорачивала по своему усмотрению.
Глава 1
Серый волк
Когда обезумевший от запаха крови конь мчал через лес, взметая вихри сухих листьев, Демира вспомнила о волке. Наверное, потому, что, как и волк тогда, она теперь не боялась смерти. Умереть не страшно; важно, как умереть.
Демира знала, если её настигнет та свора, что скачет позади, то смерть её не будет лёгкой. Но пугало не это. У неё достанет сил вынести пытки. Стоя на раскалённых углях – она и тогда найдёт мужества плюнуть в рожи своих врагов. Но перед пытками и смертью её ждало бесчестье, и это заставляло воительницу в последних проблесках сознания гнать охваченного ужасом жеребца вперёд, потому что выдержать бой одна против дюжины, раненая трижды и истекающая кровью, она не смогла бы.
Они знали это и потому не посылали больше стрел. Они хотели взять её живой и оттянуться всласть, заодно и отомстить за гибель четверых из своей своры. За то, что такие меткие руки – отрубить все пальцы; за то, что такие зоркие глаза – выколоть остриём кинжала. Но перед тем, за непокорность, за то, что бросала вызов богам и законам – все двенадцать пройдут по её телу!
Не дать им настигнуть себя и схватить на забаву! И конь мчит непокорную всадницу ещё быстрее. А свора скачет следом, улюлюкает в погоне. Шакалы, загоняющие раненую лань, не знают, что мчат вслед за ней на погибель свою.
Только бы не потерять сознание, не отпустить поводья! Ещё немного гонки в прозрачном, пахнущем прелой листвой лесу! Уже близок тот резкий поворот, там, у самой границы владений колдуна Арий Конрада, куда никто не смеет ступать! Уже скоро конь вынесет всадницу на скалу, обрывающуюся над рекой, и, не сбавляя темпа, понесёт дальше, в небо, навстречу слепящему Солнцу. Свора, мчавшая сзади, не сможет сдержать коней, и сорвётся вниз, в пенный поток, на острые камни, куда сорвётся и она, но прежде дотронется до Солнца. Только бы удержаться в седле, не потерять сознание…