Путь небес. Преодолевая бурю
Шрифт:
Джучи, державший в руке отрубленную голову смертного охранника, со стуком бросил ее на палубу.
— Даже не заметили, кто их убил, — объявил он.
— Заметили, — возразил Шибан, закрепляя оружие на магнитном замке. Включив настенный когигатор, хан вызвал схему палубы. — Они не слепые, просто слабые.
Легионер вставил в устройство управляющую пластину, и по визору его шлема побежали коды доступа к подъемнику. Также он получил контроль над техническими колодцами, подсистемами корабельных щитов, шестью другими важнейшими комплексами и, на базовом уровне, навигационной сетью.
— Ну,
Тахсир. Теперь уже все братья упорно называли его так, и Шибан давно устал возражать.
Хан направил запрос авгурному модулю, имплантированному в черепной интерфейс. При этом он испытал сильную боль, но теперь любое действие — ходьба, дыхание, убийство — причиняло воину страдания. На секунду он увидел сферическую карту ближнего космоса, засоренного пылающими остовами корветов охранения. «Калжан» оставался рядом с конвоем, «Амучин» — поодаль. Легионер уже собирался ответить отрицательно и дать приказ о подъеме на мостик, когда ощутил приближение первого сигнала.
— Да, и не так далеко, — пробормотал Шибан, словно когда-нибудь было иначе. Подняв глаза, он потянулся за глефой на спине. — Скорость не снижают.
— Определил корабль? — уточнил Джучи.
— Какая разница? — Хан вызвал подъемник и активировал расщепляющее поле гуань дао. — Они придут, мы их прикончим.
Дожидаясь лифта, Шибан задумался. К конвою приближалось не так много отметок, как он ожидал. Подобный ход противника был скверным предзнаменованием. Их партии начинали повторяться, и, возможно, враги научились проникать даже в мысли Кагана. Во все остальное они, кажется, уже проникли.
Платформа подъемника, содрогаясь, опустилась на окутанных паром металлических колоннах. Противовзрывные двери в шахту раздвинулись с лязгом и фонтанами искр. Одновременно на визоре ханского шлема вспыхнул идент-знак вражеского звездолета, сопровождаемый названием на имперском готике. Некогда эти руны символизировали превосходство человечества, но теперь превратились в эмблему его безумия.
«Сюзерен».
— Вперед, — сказал Шибан, становясь на платформу. Его глефа синей молнией блеснула во тьме. — Растленные идут за нами по пятам.
Ни один корабль не посмел вырваться из имматериума раньше флагмана. «Гордое сердце» первым пробило стену между мирами, и в его кильватере возникли космолеты прикрытия. Как только переход в реальный космос завершился, они рассредоточились по широкому фронту и заняли предписанные позиции для атаки.
Эйдолон, стоя в наблюдательной башне личной цитадели на флагмане, наблюдал за последовательным развертыванием своего флота. Линейные корабли строились по одобренным шаблонам с Кемоса, которые использовались еще в начале Крестового похода. Они прикрывали траектории соседей, обменивались огневыми решениями для бортовых залпов, скользили по бездне, словно акулы в океанских волнах.
Точность их маневров оставалась неизменной. Фиолетово-золотистый прилив катился сквозь пустоту на крейсерской скорости, вполне укладывающейся в стандарты легиона. Хрустальные шпили на корпусах блестели, как замерзшие слезы. Драгоценные камни отражали сияние звезд.
К развертыванию основной флотилии «Гордого сердца» через несколько секунд присоединились «Осколок алмаза», «Лепидан» и еще три тактические группы, подчиненные воле лорда-командующего. Четыре полноценных линкора, гораздо больше космолетов поддержки, от эсминцев типа «Охотник» до артиллерийских фрегатов. Армады, подобные этой, некогда покоряли целые сектора, но сегодня ее целью были создания, отвергшие зов эволюции своего вида.
Эйдолон ощутил содрогание новых желез. Подняв палец, воин провел им по распухшей глотке, где кожа натянулась туго, как на барабане. Под ней ритмично пульсировали жилы, отзываясь перемежающимся ударам двух сердец.
Слуги внесли новые части доспеха, готовясь закреплять их шуруповертами и турбомолотами. Стуча шестью ногами по мрамору, подошел аугментированный дрон, который держал в трех железных клешнях-тисках раздутый горжет лорда-командующего. Серебряная гравировка на нем изображала зверей с Древней Терры и Кемоса. Изящная резьба, как всегда требовал Эйдолон, была отполирована до ослепительного блеска. Машина приблизилась к легионеру, и он вскинул подбородок, вручая себя заботам механизма, словно какой-то старый напомаженный монарх. Ворот с лязгом встал на место, и лорд-командующий ощутил уколы острых волокон. Прочно впившись в искореженный «черный панцирь», нити сократились и вдавили керамит в плоть Эйдолона.
Акустические усилители соединились с оглушительным щелчком, отголоски которого прокатились по оружейной. Даже столь краткий сбой породил звуковую волну, расколовшую черепные коробки сервиторов. Несколько созданий, подергиваясь, беспомощно рухнули на каменный пол.
Повернувшись к техножрецам, лорд-командующий вскинул бровь. Ближайший техножрец, сгорбленный кошмар из переплетенных кабелей под рясой из проволочной сетки, поклонился в знак извинения.
— Доработка еще не завершена, — пробормотал он.
Эйдолон раскинул руки в стороны, и уцелевшие рабы, шаркая ногами, подошли к нему с остальными частями брони. С закреплением каждого фрагмента легионер испытывал мучительную боль в теле, генная основа которого, подвергнутая запретным изменениям, превратилась в ядовитое месиво. Некоторыми страданиями лорд-командующий научился наслаждаться. Другие оставались менее приятными, но он не сомневался, что со временем найдет способ обратить себе на пользу и эти ощущения.
«В нашей истории пока не поставлена точка, — подумал Эйдолон. — На лестнице чувственности еще остались непокоренные ступени».
На его визоре засветилась руна, сигнализирующая о прибытии кораблей Коненоса. Лорд-командующий помнил, как та же самая метка вспыхивала до Исствана — до того, как Азаэль стал оркестратором какофонов, а Рассеченная Душа умер в первый раз. Тогда консул был абсолютно и беззаветно верен ему, и здесь ничего не изменилось.
— Добро пожаловать, брат мой, — воксировал Эйдолон сквозь вой механизмов, плотно затягивающих крепления брони.
— Лорд-командующий, — отозвался Коненос, голос которого также искажали имплантаты в изуродованной глотке. — Что варвары?