Путь отважных
Шрифт:
— Не разговаривать! — грозно прикрикнул офицер. — Делай, что велят. Не то и тебя огню предам. Попадёшь ли на том свете в ад, неизвестно, а тут мы тебе его уготовим. Ну!..
Крестьянин взял лошадь под уздцы и, шепча губами: «Прости, господи, мою душу грешную», — сгорбился, медленно зашагал к избушке. Он беспомощно привалился к возу, несколько минут постоял в раздумье, затем ещё раз перекрестился и стал обкладывать избушку соломой. Вспыхнул огонёк, и языки пламени зализали стены, заклубился белесоватый дым. Крестьянин отвернулся, из глаз по морщинистой щеке покатились крупные слёзы.
— Эх, жизня! — выдохнул он,
Подпрыгивая на выбоинах, подвода пронеслась мимо белогвардейцев и скрылась в низинке. Оставив там лошадь, крестьянин выполз на бугор и стал наблюдать, что будет дальше.
Киря мог бы застрелить мужика, когда он подвозил солому, и вскинул было уже наган на подоконник, но раздумал: «А он тут при чём? Его заставили. Убью — беляки сами тогда подожгут, раз решили…» Паренёк содрогнулся, прижался к стене и зажмурился. Дым ел глаза, выжимая слёзы, лез в нос и в рот, стало тяжело дышать. Жарко, ах как жарко! Пот грязными ручейками заструился по лицу. Одежда тлеет и, наверное, скоро вспыхнет пламенем, и тогда… Нет, нет, не надо об этом думать, лучше уж сразу, без мыслей, без ожидания…
Упала горящая жердь, обдав Кирю искрами. Паренёк сжался в комочек и прильнул к земляному полу: так легче дышать.
Сколько прошло времени, он не мог сказать, но ему показалось — очень много. Почему так долго тянется это страшное ожидание неизбежной смерти?.. Уж скорее бы… Но что это? Вроде бы стало легче дышать и горького привкуса дыма не чувствуется. Киря открыл глаза. В избушке светло, ветер через разрушенную крышу, словно через вентиляционную трубу, вытягивает остатки дыма.
Киря выглянул в окошко, и, кажется, вовремя. Белогвардейцы, думая, видно, что паренёк погиб, подходили к избушке. Шли открыто, в рост. Киря выстрелил. Ближний солдат покачнулся и упал, судорожно загребая землю руками, словно собираясь захватить её с собой. Остальные разбежались. Киря с ожесточением стрелял им вслед. И вдруг..! Он обшарил карманы и нашёл всего один патрон — маленький, блестящий, который почему-то стал тяжёлым. Последний патрон! И граната… Больше нечем будет отбиваться от врагов, а до ночи ещё далеко…
Что же теперь делать? Сдаться?.. Но Кире вспомнился отец. Он был недавно схвачен карателями, его долго пытали, добиваясь, чтобы сказал, где скрываются партизаны, а затем застрелили. Вспомнился и дядя Степан, которого он помогал выкрасть из Каменской больницы. Так же, как отца и дядю Степана, беляки будут мучить, пытать и его. Нет, это страшно, страшнее, чем умереть. Да и как можно сдаться в плен? Эта мысль ему показалась нелепой. Ведь партизаны в плен не сдаются!
Белогвардейцы снова пошли на приступ, видно решив во что бы то ни стало взять партизана живым. Киря выбрал удобный момент и метнул гранату. Беляки попадали на землю, но граната не разорвалась.
От обиды на глазах Кири навернулись слёзы. Затем резким рывком отхватил от рубахи лоскут и вывел на нём, обмакнув палец в кровь, сочившуюся из раны: «Умираю, но гадам не сдаюсь!» Пристроил лоскут к стене и вышел из избушки.
Белогвардейцы лежали в тридцати-сорока метрах и не стреляли.
Киря набрал воздуха в лёгкие, и голос его по-мальчишески громко прозвенел:
— Все вы негодяи, раз идёте против трудящихся! А партизан вам не победить…
— Хватит ораторствовать! Сдавайся! — прокричали белогвардейцы.
Киря высоко
Вы жертвою пали в борьбе роковой,
В любви беззаветной к народу…
Эхо ещё не потушило последние слова похоронного марша, как Киря поднял наган и послал в себя пулю, последнюю пулю.
И. Курлат
БИТВЫ НА РЕЛЬСАХ
Рисунки Е. Ванюкова.
Небольшой уютный кабинет. На письменном столе — ворох бумаг, исписанных мелким почерком. Напротив стола, на подставке — пишущая машинка с начатой страничкой монографии «Бронепоезда в боях за власть Советов». На полках — металлические макеты зелёных бронированных поездов. Сделаны они руками хозяина дома, учителя Константиновской средней школы номер семь Анатолия Ивановича Дикого.
Передо мной лежит письмо, присланное А. И. Дикому пионерской дружиной Жадейской средней школы, Пасвальского района.
«Дорогой Анатолий Иванович! — пишут литовские пионеры. — В журнале «Начальная школа» мы прочитали о том, что Вы были участником гражданской войны и сражались на бронепоезде «Смерть или победа!». Вам тогда было четырнадцать лет, столько же, сколько теперь большинству из нас.
Мы тоже любим нашу Родину и часто мечтаем о том, чтобы доказать ей свою преданность. Мы не забываем, что Вы и Ваши друзья завоевали нам счастливое детство с оружием в руках. Напишите нам, дорогой Анатолий Иванович, как Вы начинали свой путь красногвардейца, как боролись с белыми бандами, и расскажите о своём первом бое. А ещё нам хотелось бы получить Вашу фотографию…»
Таких писем на рабочем столе А. И. Дикого множество. И все ребята просят: расскажите, как воевали и били беляков.
Анатолий Иванович — высокий, крепкого сложения человек с хорошо сохранившимся здоровьем. Узнав о цели моего прихода, ой улыбнулся и сказал:
— У меня сейчас много работы. Вот видите, никак не могу закончить книгу. Тружусь над ней много лет. Ну, да ладно. Что с вами поделаешь? Раз приехали — придётся рассказывать. Только, чур, уговор: будете писать, измените имя и фамилию, можете добавить кое-что от себя…
Во время нашей беседы в комнату вбежала русоголовая девочка лет пяти и потребовала:
— Деда, дай мне поиграть бронепоезд. Ну хоть самый маленький!
— Внучка это, — проговорил Анатолий Иванович и погладил Наташу по русой головке. — Гляньте, до стола не достаёт, а тоже революцией интересуется…
Я выполнил уговор и написал рассказ о том, как А. И. Дикий вступил на путь революционной борьбы и о его первом бое на бронепоезде «Смерть или победа!». Лишь в одном я нарушил слово: я решил не менять имя и фамилию героя рассказа и ничего не добавил от себя. Мне кажется, что так будет лучше.