Путь палача
Шрифт:
У меня затряслись ноги, потому что я слышал, что мать разговаривает с папой на повышенных, очень раздраженных тонах. Я выглянул в окно. Тут же – отец приметил меня и стал кричать ещё яростней. Я убежал к кровати и стал ожидать вердикта. Мать вернулась ко мне злая:
– Ты же соврал, правда? – спросила она неестественно зловещим голосом.
– Нет… – испуганно выпалил я.
– Ну конечно! Фантазёр! Слишком много у тебя фантазий! Так трудно мне сказать, что ты просто сбежал от отца, не послушал его?
– Нет, папа сам уш…
– Довольно. – отрезала она ещё резче. – Я тебе не верю. – И ушла вглубь другой комнаты.
Если
9 глава
Мы не вместе. Но для Веры Уокер я теперь как спаситель, как воздух, даже смысл жизни. Она хватается за меня как за единственное, что может вытащить её из пьяняще-мрачной ямы. Глубокой, помойной, куда она затащила себя сама когда-то, когда случилось то, с чем она не смогла ужиться. Засадила себя в непроглядный омут, потому что внутренне практически умерла. Но на деле она была при смерти. И теперь я оказываюсь тем человеком, который может её спасти.
Ею управляли алкоголь и наркотики. Это то, чем она жила и то, от чего решает отказаться сейчас. Я мало представлял себе до этого, как это – быть для кого-то единственным. Но оказался таковым для Веры. Теперь она вряд ли сможет меня отпустить.
Ею управляет ненависть по отношению к её брату. Я вижу это сразу, с того момента, когда первый раз познакомился с ней, а в дальнейшем эта теория подтвердилась. Уокер никогда не говорит об Аллене открыто, будто боится его всеми фибрами своей души, и даже проявляя откровенность со мной, Вера не может взять себя в руки, чтобы рассказать, что произошло когда-то давным-давно. И что сделало её изувеченной? В любом случае, она раскрывается с каждым днём мне ещё больше. И я понимаю, что она безгранично и безоговорочно доверяет одному мне.
Когда я подаю ей руку, Вера выходит из помойной ямы нехотя, но с наслаждением озирается по сторонам, видя совершенно иной мир, который уже с ней наравне. Вид снизу никогда не может понравиться… И она всё же выходит. Её одежда тоже пахнет помоями, блевотиной, дерьмом, поэтому я стараюсь в любую свободную минуту приехать к ней домой, чтобы выслушать её очередную истерику – дать ей проплакаться, чтобы вновь протянуть руку помощи. Теперь она восстанавливается со мной в постели. И дружба, хоть она и остаётся, но превращается уже в нечто иное. Секс уже не просто необходимость, а желание. Но я точно могу сказать: если Вера уже начинает испытывать ко мне больше, чем дружеские эмоции, у меня по отношению к ней одни только сочувствие и жалость.
Я вожу её на программы для бывших алкоголиков и наркоманов. Здесь она слушает множество рассказов людей о своей прошлой паршивой жизни, а в то время я нахожусь у входа, ожидая её. Когда она выходит из здания, то виновато разводит руками и говорит, что это был очередной её отвратительный денёк, от которого тянет блевать. Я смеюсь. Вера тоже. Подходя ко мне, она обвивает мою шею в объятиях и прижимается к моей груди. Я выдыхаю, слегка обнимая её за спину, но сильно не прижимаюсь. Мне неловко от таких моментов.
– Да, конечно, встретимся сегодня… – Из здания, где проходят программы по восстановлению наркоманов и алкоголиков, выходит мужчина, разговаривающий по телефону. Его руки трясутся, по лбу стекает пот. Вера смотрит на него и шепчет, что он видела сегодня его в группе, а потом молчит, тоже наблюдая за ним.
Когда мужчина бросает трубку, он
– Может, мы поможем… – шепчет Вера и уже дёргается, чтобы подойти к нему, но я крепко стискиваю её локоть и не позволяю двинуться.
А в этот момент трясущийся мужчина, судорожно заходя в свой автомобиль, достаёт оттуда пакет, а из пакета – блестящую бутылку виски и, с трудом раскрыв её, начинает хлестать алкоголь.
Вера ослабляет схватку и с сожалением опускает голову, чтобы не видеть безобразной картины. Мы идём в другую сторону, и долгое время она молчит, даже не касаясь меня и не смотря в мою сторону.
«Есть проблемы?» – спрашиваю я её жестами. Я точно знаю, что она видит вопрос, но какое-то время не отвечает. А потом напряжённо останавливается и тоже спрашивает:
– Почему ты не позволил мне подойти к нему?
«Это опасно. В таком состоянии он может навредить кому-угодно.»
– Но у меня был шанс ему помочь! – восклицает Вера и подбрасывает руки вверх. Глаза её сверкают, что оповещает об очередном нервном срыве, поэтому не останавливаю её и продолжаю слушать. – Ты думаешь, мы все пришли туда, чтобы исповедаться и осознать, что совершили ошибку в своей жизни? Ты ошибаешься, Стенфорд. Многие, кто там находится, ещё на самой первоначальной стадии борьбы с зависимостью. И у многих нет тех, кто может им помочь. Мне повезло с тобой. Но есть, например, женщина, она убила своего мужа в состоянии алкогольного опьянения и уже отсидела срок. Теперь у неё нет никого. Есть молодой парень, сирота, совсем недавно вышедший из детского дома, когда ему исполнилось 18. И теперь ему некуда идти. И если общество хочет исправиться, должны исправляться не только зависимые от алкоголизма или наркотиков, должны исправляться все! Если каждый из нас будет также равнодушен друг к другу на улице – это поспособствует изменению мира, а?
Она выкрикивает ещё в мой адрес обвинения, что я поступил неправильно, что мне стоило самому подойти к мужчине и поговорить с ним. И, осознав, что она говорит, Вера удивлённо смотрит на меня несколько секунд, а потом сбивчиво добавляет:
– То есть… я имела в виду, что ты должен был позволить мне поговорить с ним. Я…
Развожу руками. Сказано то, что сказано. Это не ударяет меня, не делает мне больно, но на несколько секунд мне становится неприятно. Ведь я в действительности ни с кем не могу нормально поговорить… Из-за того, что я нем.
Мы идём по парку молча, а она чувствует себя виноватой передо мной, что выразилась не так, как нужно. Проходим сквозь разные толпы, примечаем анархистов – их поведение более шумное, чем у гражданских. Проходим весь парк, потом сквер, движемся к Набережной. И Уокер, видимо, сильно поглощённая в свои мысли, так и не может себя заставить что-либо сказать в своё оправдание, пока я не останавливаюсь и не спрашиваю:
«Так и будем молчать, Вера?»
И она, пытаясь что-то сказать, мнётся на одном месте. С этого момента сон становится глубже, чем ранее. Он становится настолько глубоким и затягивающим, что я не помню, что происходит далее. Только лишь смутные образы, голоса, цвета… Иногда просыпаясь, я ощущаю, как весь полностью покрыт холодным потом, а потом сон вновь заглатывает меня в себя, и снова голоса, прикосновения, образы…