Путь палача
Шрифт:
Из сна меня вытащил чей-то голос:
– Далеко ли он убежал?
– Кто? Твой сын?
– Нет, медведь. Следов почти не осталось.
– А что с сыном будешь делать?
– Каким? У меня нет сына.
И мужские голоса разразились обоюдным хохотом.
Едва разлепив глаза, я уставился вниз и увидел две удаляющиеся фигуры своего отца и его товарища.
– Папа, папа! – выкрикнул тут же я.
Они обернулись на мой голос. Я стал кричать, что я наверху, нужно только поднять голову. Они долго всматривались вдаль, не понимая, откуда исходит звук. А потом дядя Джордж увидел меня на ветке и указал.
–
Отец посмотрел на меня и удивлённо сморщился.
– Где?
Джордж засмеялся и махнул рукой:
– А, видимо, показалось…
Ещё несколько секунд отец вглядывался мне в глаза, а потом тряхнул головой и хлопнул товарища по плечу.
– У меня же нет сына. Был бы – нашел бы путь домой. – дополнил он, и они одновременно развернулись и пошли прочь.
Я кричал. Я был шокирован. Но кричал им вслед, потому что не мог слезть.
«Как, как?»
Я очень жалел, что рядом нет матери. Всё в этом лесу казалось сумасшедшим. Все эти звери, существа, твари… Даже папа сошёл с ума. Мне пришло в голову, что, возможно, это не был отец. Это была тварь, принявшая облик Айзека Хилла, чтобы напугать меня до смерти.
Но я продолжал истерить, плакать, стучать по ветке, ломать сучья, раскачиваться и расцарапывать себе кисти рук. Я буянил до того, пока треск ветки не врезался в ухо, а я не увидел, что весь лес вокруг меня просто начал подниматься вверх.
И тьма.
Боль в локтях и коленях. Я не мог открыть глаза, но ощущал, что мои ноги в неестественном положении, а рука неправильно согнута. С этого момента всё передо мной было как в тумане. Из всего дальнейшего я только помню, как возникло виноватое лицо Джорджа и потерянная физиономия отца. А потом я провалился в глубокий сон, ощущая лишь на фоне боль в костях и то, как меня постоянно отводят, поднимают, дёргают и пытаются со мной разговаривать.
Это был первый раз, когда я сломал себе кости. Два перелома: правая рука в локте и тазобедренная кость.
***
Всё, что я запомнил с тех адских дней – невыносимая боль в сломанных местах. Едва ли помню тех, кто со мной пытался разговаривать, потому что только открывался рот, меня пронзала ещё большая боль (скорее всего, выдуманная, ведь в детстве всё кажется преувеличенно большим), а глаза покрывала пелена тумана.
– Стенни, милый, – доносился голос матери. Я улавливал блеск в её слезливых глазах, и хотел обнять её, тоже что-то лепетал в ответ. Но я не мог пошевелиться – меня парализовало. И любое движение мозг воспринимал как боль.
Меня посещали смутные чувства при виде отца. Его щетина колола каждый раз, когда он прикладывал свои губы к моему виску. Так он проверял мою температуру или выражал свое сочувствие. В моей голове пазл отказывался складываться. Лишь сейчас, спустя годы, я могу без эмоций проанализировать случившееся. Но знаете, что? На самом деле даже сейчас я не могу понять ни мотив действий отца, ни его мыслей, которые он крутил в своей голове, говоря «у меня нет сына».
Отец? Это была шутка?
Если и да, то смешно было только ему.
Пазлы не сходились. Потерянные детали уже не найти. Я пытался восполнить в дальнейшем пробелы, возникшие в моем сознании, но тщетно. Логика действий отца не совпадала с тем, что происходило. Пока я был едва ли дееспособен, я мог только чувствовать боль или погружаться
Тот случай научил меня нормально и ясно думать. Я был менее разговорчив, больше угрюм, задумчив. Мысли текли потоком. Детские, казалось, мысли, но на деле я думал о недетских вещах. То и дело закрывая глаза, я видел перед собой одну и ту же картину: как отец смотрит на меня пустыми глазами, осознает и точно видит, что я – на дереве, но вместо того, чтобы помочь мне, разворачивается и уходит. И потом, открывая глаза, я ощущал внутри себя невосполнимую тоску. Со временем от которой так и не смог избавиться.
Но вы можете представить себе? Вот человек. А в нем – небольшая дыра. Ее не убрать руками, как можно убрать со стола книгу или ручку. Это – дыра. Она есть часть человека, потому что непосредственно находится в нём. Эту дыру можно закрыть ладонью – тогда всем будет казаться, что её нет. Отсутствует часть тела. Чтобы восстановить дыру и сделать человека целым, стоит только вернуть кусок от него в дыру – и тогда всё заживёт. Возможно. Но только в том случае, если это сделать в первые мгновения, когда дыра возникла. Дальше – уже поздно. Дыра немного подзатянется, но так и останется на месте. И вы думаете, что я уже давно залатал эту дыру? Вы глубоко ошибаетесь. Я замотал её в бинт, чтобы никто не видел, и продолжил жить дальше.
С дырой внутри.
– Мама… – радостно выдохнул я, увидев её в дверном проёме. Она сделала жест приветствия пальчиками, как будто сыграла на фортепиано и вошла в палату как можно тише, чтобы не разбудить присутствующих людей.
Приход матери стал для меня как кислородный баллон, необходимый на океаническом дне.
– Ну что, крошка? Готов выписываться?
Она начала рассказывать о том, как обстоят дела дома, как она скучала и что дома без меня очень тихо и скучно. Как будто на кладбище. Мне понравилось это сравнение, и я смог даже выдавить из себя улыбку. А через несколько минут посерьёзнел. Мне хотелось спросить, рассказать… Пока я мешкался, в коридоре стали раздаваться громкие голоса. Напрягшись, я все же выдавил из себя:
– Мам, когда я был на дереве…
– Скажи мне, малыш, почему ты туда залез? – перебила ласково меня мама.
– Папа… – только начал я говорить, как в палатку ворвался отец и уставился на нас. Я оцепенел.
– Что папа? – переспросила мать.
– Папа… – Я задохнулся, встречаясь с его безумным и встревоженным взглядом. Мне показалось на долю секунды, что он запрещает мне об этом говорить.
В горле пересохло. И я собрался с духом и выдохнул:
– Папа… привет.
Мама развернулась к отцу, они начали разговаривать обо мне и том, что сегодня я отправляюсь домой и теперь буду восстанавливаться там.
В общем, моё выздоровление заняло месяца два. Самый тяжёлый перелом – в тазобедренном суставе, кость срасталась дольше всего. Рука зажила быстро. После снятия гипсов я начал делать упражнения, которые показывала мне бабушка, когда приходила к нам в гости. Именно тогда она помогала мне, условно говоря, встать на ноги.
В один момент я всё же решился подойти к маме и рассказать от начала до конца то, что произошло. А в конце задать давно мучивший меня вопрос: почему отец так поступил? Слушала она меня внимательно, не улыбаясь. А потом, не отвечая на вопрос, вышла из дома.