Путь разума в поисках истины. Основное богословие
Шрифт:
«образом мира сего»
(1 Кор. 7, 31) [183].
4. Святость
Есть прекрасное русское слово «инок» (от слова «иной»), которым именуют монашествующих и которое очень точно подчеркивает основную черту тех, кто дал особые обеты в последовании Христу, в достижении идеала христианской святости. Святые — это в первую очередь иные люди, отличные от живущих
«по стихиям мира сего, а не по Христу»
(Кол. 2, 8). Они не плотские, они побеждают то, что порабощает других:
«похоть плоти, похоть очей и гордость житейскую»
(1 Ин. 2, 16). Именно в этой выделенности святых из мира троякой похоти, — из атмосферы греха, и можно видеть принципиальное единство апостольского и церковно-традиционного понимания
Высказанная интерпретация понятия «святой» была оригинально и глубоко разработана священником Павлом Флоренским († 1937 г.). Приведем здесь хотя бы самые основные его мысли.
«Когда мы говорим о святой Купели, о святом Мире, о Святых Дарах, о святом Покаянии, о святом Браке, о святом Елее… и так далее, и так далее и, наконец, о Священстве, каковое слово уже включает в себя корень «свят», то мы прежде всего разумеем именно неотмирность всех этих Таинств. Они — в мире, но не от мира. Действуют на мир и миром могут усвояться, но их бытие не в мире, с миром не отождествляющееся. И такова именно первая, отрицательная грань понятия о святости. И потому, когда вслед за Таинствами мы именуем святым многое другое, то имеем в виду именно особливость, отрезанность от мира, от повседневного, от житейского, от обычного — того, что называем святым… Святой — это прежде всего «не». Этому «не» в понятии святости соответствует и самое производство еврейского слова «кодеш» (святой) или «кадош» (святыня). Глагольный корень «кдш» сближают с корнем «хдш», так что обоим приписывают значение «инобытия», «Andersein» (нем. — «другое бытие»). Первый — в противоположность тому, что обычно, второй же — в противоположность тому, что было. Посему, когда Бог в Ветхом Завете называется Святым, то это значит, что речь идет о Его надмирности, о Его трансцендентности миру…
И в Новом Завете, когда множество раз апостол Павел называет в своих посланиях современных ему христиан святыми, то это означает в его устах, прежде всего, выделенность христиан из всего человечества. Христиане — это и есть Новый Израиль, духовный Израиль, самая суть Израильского народа.
Будучи предметом веры, Таинство есть вещь невидимая… Но эта невидимая святыня, чтобы быть, должна быть чем-нибудь, чем-то: будучи «не» в отношении мирского, она должна быть нечто сама в себе, в своей области духовного. Святое — выделенное, но выделенное ради иных, новых определений. Несомненно, в понятии святости мыслится, вслед за отрицательною стороною ее, сторона положительная, открывающая в святом реальность иного мира. Эту реальность наша современная мысль склонна приравнять к нравственной силе, разумея под святостью полноту нравственных совершенств. Таков кантовский обход культа с тыла, так сказать, ибо нравственность при этом мыслится как сила этого же, дольнего мира, и притом субъективная… Но напрасны бессильные покушения на понятия святости… Уже самое словоупотребление свидетельствует против таких покушений: когда говорится о святых одеждах, о святой утвари, о святой воде, о святом елее, о святом храме и так далее, и так далее, то явно, что здесь речь идет о совершенстве отнюдь не этическом, а онтологическом. И значит, если в данных случаях положительная сторона святости и это онтологическое превосходство над миром, онтологическое пребывание вне здешнего, то, следовательно, и вообще узел связи этого понятия святости не в этике, а в онтологии…
И если человека мы называем святым, то этим мы не на нравственность его указываем для такого указания есть и соответствующие слова, — а на его своеобразные силы и деятельности, качественно не сравнимые со свойственными миру, на его вышемирность, на его пребывание в сферах, недоступных обычному разумению… нравственность же такого человека, не входя сама в состав понятия святости, отчасти служит одним из благоприятных условий его вышемирности, отчасти же проявляется как следствие таковой. Но связь этих двух понятий устанавливать нужно нитями нежными и очень гибкими… Так, следовательно, если о нравственном поступке будет сказано: «святое дело», то тут имеется в виду не кантовская его, имманентная
О том же свидетельствует и этимологическое рассмотрение еврейского слова «кадош», «святыня»… этой этимологией устанавливается и более определенно, в чем именно состоит особенность святого: оно есть то, что находится над обычным и что в обычном является, выступая из себя своим светом, излучениями своими, своими светоносными энергиями…
Понятие святости имеет полюс нижний и полюс верхний и в нашем сознании непрестанно движется между этими полюсами, восходя вверх и нисходя обратно. Взятое в своем внутреннем движении, понятие святости может быть представлено как лествица примерно с такими ступенями: небытие — мир исключение — избрание — очищение — искупление — Свет — Бог. И лествица эта, проходимая снизу вверх, мыслится как путь отрицания мира, как via negationis (лат. — «путь отрицания»), как οδόζ άνω (греч. — «путь вверх») от мира к Богу, как вехи апофатического богословия. Но она может рассматриваться и как проходимая в направлении обратном. И тогда она будет мыслиться как путь утверждения мировой реальности через освящение этой последней, как via роsitionis (лат. — «путь положения, утверждения»), как οδόζ κάτω (греч. — «путь вниз») от Бога к миру» [184].
5. Обожение
Суммируя приведенные мысли отца Павла о святости, можно отметить в них следующие основные положения. Первое, апофатический момент: святость — это чуждость по отношению к миру греха, полное отрицание его. Второе, катафатический момент: святость — это не просто чистое отрицание, но и конкретное положительное содержание. Природа святости Божественна. Святость онтологически утверждена в Боге, и потому она есть не просто моральное совершенство, хотя и соединена с ним неразрывно, но «соприсносущность неотмирным энергиям». Третье, синтетический момент: святость есть не только отрицание всякого зла этого мира и не только явление иного мира, Божественного, но и незыблемое утверждение «мировой реальности через освящение этой последней».
Этот третий момент наиболее полно говорит о характере святости. Святость есть не что-то самозамкнутое, но активная сила, имеющая глубокое преображающее воздействие на человека и мир в целом, и потому она прямо отвечает обетованию Божию о мире. Это окончательное обетование, классически выраженное у апостола Павла:
«Будет Бог все во всем»
(1 Кор. 15, 28), означает, что последняя цель и совершенный смысл всего существующего, и в первую очередь человека, состоит в полном его преображении и единении с Богом. Это единство с Богом есть идеальное благо, ибо Бог есть само Благо в подлинном и полном смысле этого слова. Но достижение его есть постепенный процесс, имеющий и свое направление, и свои условия, и свои критерии. Поэтому познание этого процесса и всей совокупности условий, необходимых для его нормального осуществления, составляет главнейшую христианскую задачу, стоящую на пути освящения всей мировой реальности. В конечном счете весь мир, а не только святые, должен стать иным (
«И увидел я новое небо и новую землю»
— Откр. 21, 1). Он весь должен являть собой Бога. То есть человечество и весь космос должны освятиться и преобразиться по образу Воскресшего Христа. Но в этом процессе со стороны творения активную роль может играть только человек, и потому на него возлагается вся полнота ответственности за тварь (Рим. 8, 19-21).
И здесь с особой силой проявляется значение святых, стяжавших уже в условиях земного бытия Духа Святого и тем самым ставших начатком будущего всеобщего и полного освящения. Своим подвигом, молитвой и духовным воздействием они для многих пролагают путь в Царство Божие. И не только их совершенная нравственная жизнь оказывается светом, свидетельствующим об Отце Небесном (Мф. 5, 16), но в неизмеримо большей степени их облагодатствованность и зримые дары Духа Святого, как реальные знаки того,
«что приготовил Бог любящим Его»
(1 Кор. 2, 9), являются великим стимулом духовной жизни для спасаемых.
Это состояние святых обозначается в православном богословии термином «обожение», который наиболее точно и полно выражает существо святости и конечной цели человеческой жизни. Обожение есть то стяжание Духа Святого, преображающее христианина, о котором говорит преподобный Серафим Саровский и в котором Дух Божий часто очевидно для окружающих, действовал в святых чудесами, прозрениями, различными знамениями. Эти деяния скорее естественны для христиан, нежели чудесны, в силу их веры, о которой сказал Спаситель Своим ученикам по Воскресении: