Путь русского гангстера. Легенды лихих 90-х
Шрифт:
Чифир
В привратке сели варить чифир. Необъяснимый момент! Все прекрасно знают, что сидеть в привратке не так уж долго, что скоро все окажутся в камерах. В зоне, бывало, целый день не чифирят. А тут будут полчаса колотить в дверь, требовать воду, потом рвать на «дрова» чьи-то штаны или рубаху, будут задыхаться в дыму и все-таки сварят чифир. Найдется умелец, который «у корпусного на погоне заварит». В довершение, по закону подлости, главного заводилу обязательно выдернут в камеру, прежде чем варево остынет и станет годным к употреблению. Мы все это проделали и образовали круг человек в десять. Я, хоть и не чифирю, посчитал нужным отметиться. Ведь, когда в привратке или на сборке заваривают чай, черт его знает, кто рядом. Может, козлы или педерасты. И поэтому произносится фраза типа «достойные,
Когда-то чифир в местах лишения свободы был приравнен к наркотикам и за его употребление давали реальные сроки. Старые вертухаи пугали новобранцев: «Обчифирившийся зек прыгает на семь метров в длину». А в каторжанском фольклоре сохранились сатирические строки:
«Я сегодня поймал чифириста,
Запишите меня в СПП»
Муссировали главный вопрос – куда едем? Было два мнения: либо в Новотроицк, на местные зоны, либо на Челябу. В Челябе зоны красные. Об этом я знал не понаслышке, а мог судить по челябинской тюрьме, где два года назад, в 1986-м, дожидался этапа в дурдом на экспертизу.
Ленка – тамбовская воровайка
В Лямбурге зависли на несколько дней. И вот легендарный столыпинский вагон. Перед посадкой, сидя на корточках, слышим традиционное: «Граждане осужденные, вы поступаете в распоряжение оренбургского конвоя. Шаг влево, вправо, прыжок в сторону, вверх расценивается, как попытка к бегству. Предупреждаю, что при попытке к бегству по вам будут стрелять».
Однако конвой особо не лютует. Закрывают в хаты. Начинаются бесконечные вопросы: «Орские есть?»
«Манея знаешь?»
«Знаю, а кто говорит?»
«Витек Волгоградский. Я с ним в БУРе сидел.»
«А куда идешь?»
«Да нас пятьдесят рыл вывозили из Иркутска в Тамбов на новую зону. Там развернули. Еду обратно. От своих отстал, руку сломал…»
Вопросы, вопросы… Кто? Откуда? Когда арестантский люд выговорился и затих, провожу краткий ликбез на тему, кто такой Столыпин и почему так называется арестантский вагон. Каторжане с уважением смотрят на два моих баула, набитых книгами. Конвой оказался свойский. Банчит [5] чифиром, одеколоном. Цены бешеные. Пачка чая десять рублей, фурик одеколона пятнадцать. А куда денешься? Тюрьма. Старший унюхал отраву, просит угостить.
5
Банчить – в данном контексте «торговать».
В крайнем купе четыре бигсы. Одна из них, молодая, владеет помыслами арестантов. Братва предпринимает безуспешную попытку уфаловать ее на свидание. Делается это так. Договориться ты должен сам. Если бигса согласна, то за 20–50 рублей старший сажает вас на час в пустое купе, дают одеяло или простыню какую-нибудь занавесить решетку. Но Ленка не пишется. Хотя на вид битая шельма, оторвяга. Рожа наглая, пухлая, симпатичная. Со шрамом через щеку. Фигура, как у Сабрины…
Я начинаю переписку. Девка держит босяцкую стойку. Может понтуется, а может по молодости и правда идейная босячка. Пишу ей добрые слова, стихи и пожелания. Она отвечает, безбожно коверкая слова: «Спасибо, хоть ты один здесь «джетлемен».
Сварили чифир, вмазали одеколон, забили пару косяков. Захорошело, каторжан потянуло на нежности… Ленка отказывает братве. «Ты в курсе, что тут едут Луди?..» – давит на понятия Мираб. Когда Ленку проводят на дальняк, начинается состязание в тонком тюремном юморе, местами переходящем в сарказм.
«Ленка, ты стоя или присела?»
«Ой, потише, что ты шпаришь, как из брандспойта, на нас брызгает!!!»
«Ленка, как ты пыжишься, имей совесть, аж здесь слышно…»
«Она ногу задрала, как кобель»
Но Ленка посмеивается и не переживает.
В Новотроицке садятся зеки с тройки и пятерки – лагерей строгого режима. Поселенцы и крытники [6] . В тюрьму едет видный бродяга Гаврила. За ним я знал много босяцких поступков. Мутил голодовку в оренбургской
6
Крытники, крытый режим – режимы были: общий, усиленный, строгий, особый, крытый. На крытом режиме осужденный отбывает срок в тюрьме, в камере. Не имеет права на свидания, посылки, прогулки.
7
Отоваровка – возможность закупать продукты в ларьке колонии.
– А что ты хочешь? Животный мир, – пожал он плечами.
– От нас ведь зависит, мы же в нем живем, – возразил я.
– Ну рассуди здраво, – Киргиз приподнялся на локте, – жизнь проходит мимо нас, когда тут на что оглядываться… жизнь проходит…
Ленка не унывала. В ответ на мои утешения отвечала: «Ихний базар мне до лампочки. Если все принимать близко к сердцу – крыша поедет». Укорил в маляве ее приятелей, что позволяют ей третий раз садиться и все за пустяки. Ленка за друзей заступилась: «Братва у меня хорошая, отсидели все большие срока. Их с собой тащить не в моих правилах. Я лучше сама за них отсижу, мне все равно два года дали. Я их на одной ноге отстою, а прикинь, сколько могли им намотать? Если в трудную минуту меня не бросят, я им буду благодарна, а если бросят – это будет на ихней совести. Так что, Миша, мою братву винить не надо. Я поступила так, как считала нужным». И почему-то добавила: «По жизни, Миша, я иду правильно, за мной ни децела [8] нету, и никто не может предъявить». Хм, кто бы сомневался… Посоветовал ей больше читать. Она согласилась и ответила: «Особенно люблю читать переводы с турецкого, там большинство за нашего брата». Признаться, это было для меня совершенным откровением. Вообще ни одного турецкого писателя не знаю… Рассказала мне о порядках на бабских зонах: «Путевые, это у которых все правильно по арестантской жизни. Жучки – это оперативные подстилки. Есть еще «не тралитет» (нейтралитет)». О будущем Ленка сказала: «Надоело по этим этапам скитаться. Я себя знаю, там не выдержу и какой-нибудь овце башку пробью. Так что пора «остановляться». Зоны почти все уже сломанные».
8
Децел – немного, чуть-чуть. Ни децела нету – нет ни малейшего отступления от блатного этикета.
Много было в ее малявах бравады, желания казаться босячкой и говорить на языке братвы. Я думаю, что пройдут годы, и это пройдет. Счастливо тебе, Ленка, тамбовская воровайка. Сошла она в Челябе и навсегда исчезла из моей жизни, как многие на тяжелом арестантском пути.
Свердловская пересылка
В Челябе нас прицепили к другому паровозу и провезли до Свердловска. Об этой пересылке в арестантской среде ходят самые благоприятные слухи. Недаром зеки, когда ругают Ленина лысым педерастом, всегда говорят, что эсеры отжарили Ильича на свердловской пересылке. И хотя вождь мирового пролетариата здесь никогда не был, в каждой шутке есть… доля шутки.
Однако встретили нас строго. Кроме нас, пришел этап с Пензы, были местные. На шмоне мусора попытались забрать чифир. Но мы сразу дали понять, с кем они имеют дело. Дружно кипишнули: «Вы чего беспределите?!! Кровное забираете, мародеры!!! Сейчас повскрываемся, кровью все зальем, заманаешься подтирать!!!»
«До вас чего, перестройка не дошла?» – пронзительно кричал душа лагерной забастовки Попенок.
«Короче, пропускай без шмона от беды подальше… начальник! Добром не кончится… Не вымораживай… Надо такие вещи по-человечьи решать!»