Путь русского гангстера. Легенды лихих 90-х

Орский Михаил

Кончилось тем, что половину этапа вообще не шмонали. Внимание старых глиномесов вызвал молоденький, пухленький каптерщик. Ему подмигивали, он улыбался и краснел.

К отбою подняли в камеру. Хата тесная, народу – сколько и нас. Ба! Вот так встреча – Витек с Донгуза. Сидели вместе под следствием в 1984 году в Лямбурге. «Журналист!!!» – обрадовался Витек. Тогда затаившиеся козы попытались устроить в хате переворот. Соль-илецкий бродяга Бабася организовал жесткий отпор, мы им всекли, одного из козлов, коменданта промзоны Лазаря я вырубил так, что его тряхнула кондрашка. А поводом для козьего бунта послужило то, что вот этот самый Витек обыграл их всех в карты. Короче, посидели, вспомнили… Удивительные бывают встречи. Лет десять назад, я, начинающий крадунишка, интересовался в Бутырке у парняги поматерее: «Есть в Москве кабак или место какое, где встречаются судимые?». «Есть – отвечал парняга, – тюрьма.»

Тогда

я не поверил. Оказалось, истинно так. Ладно еще, если бы встретились в Москве или Лямбурге, но в Свердловске! Он идет из Киргизии в Тавду, мы из Лямбурга черт его знает куда и такая встреча!!! Нужно сказать, что Витек был парень дерзкий, шпилевой. Я обратил внимание, что после Киргизии он сильно изменился, стал каким-то зашуганным. От его былой блоти не осталось и следа. Не знаю, что ему довелось пережить на киргизских зонах. Его быстро выдернули на этап, и мне не удалось его толком расспросить.

Тюряжка оправдывает свою репутацию. Классический бардак. На коридоре – вообще никого. Коснется стучать, врача, допустим, вызвать – бесполезно. Для этой цели в камере держали лом (!!!). Откуда он взялся – неизвестно. При всяком удобном случае хилый очкастый москвич хватался за него и, как рыцарь при дворе короля Артура, шел в атаку на дверь. «Не смотрите, что грудь впалая, зато спина колесом», – говорят о таких. На этой личности стоит остановиться подробнее. Фигура на редкость примечательная. Убежденный преступник, сделавший кражи и мошенничество своим ремеслом, изрядно повредился головой. Все свои срока, кроме последнего, он отбывал в Сычевке (спецлечебница). В последний раз он туда не поехал, потому что потерпевшая у него была медсестра с Сычевки. Дали ему общий режим, там он сварил в прожарке наехавшего на него завхоза. Раскрутился на усиленный, но и там кого-то зарезал. Через Свердловск шел в Киров на строгий. Звали его Борис. Он, находясь в состоянии реактивного психоза, безостановочно молол языком. Каскад историй, сведений, анекдотов. Боря непрестанно ссылался на воровские авторитеты. По его словам выходило, что рос он под крылом Черкаса, был другом Монгола, Японца и вообще не последним человеком среди московского жулья. Мне же казалось, что воспитания босяцкого ему явно не хватало. «Ну, сумасшедший, что возьмешь». Раз по десять на дню Боря с гордостью цитировал свою «сопроводиловку»: склонен к побегу, склонен к нападению на администрацию, организатор группировок. К вечеру всей камере стало ясно, что Борису было бы легче перечислить, к чему он не склонен. Бахвальство коробило, но в чем ему стоило отдать должное, так это в неуемной энергии по части устройства всяких кипишей. Борю буквально кумарило, если появлялась возможность затеять какую-нибудь каверзу. Заглянула ларечница. Стали думать, как пробить отоваровку. Этапным и пересыльным ларек не положен. Деньги-то наликом были. «Вам надо с прогулки не заходить в хату», – загорелся Боря. Орсовская братва тяжела на подъем и особого энтузиазма не проявила. Я вообще заметил, что «за светофором» наша отрицаловка как-то незаметно поскромнела. Этап, пересылки, столыпинские вагоны – это не местные зоны, где мамка каждую неделю за забором и товарищи по воле в соседнем бараке. Как-то раз на «тройке» в Новотроицке при мне зажиточный чеканщик Игорь Люлин, к которому постоянно прибегал за сигаретами и чаем землячок Фантик, сказал по этому поводу замечательную фразу: «Фантик, как ты мне надоел! В какую тюрьму не приедешь – ты там сидишь!» А этап, как раз – все ставит на свои места и показывает, кто есть кто в арестантском мире.

Боря продолжал убеждать, хотя лично ему никаких понтов от этого не перепадало. С прогулки не зашли в хату, вызвали ДПНСИ и вручили ему сороковку денег. Назавтра отоварились куревом и конфетами. Новая беда. Кончился чай. Заядлые чифиристы заболели. Тут же вылез Боря с историями о «сухарях». Это когда вместо одного уходит по вызову на этап, на суд, ну куда угодно другой человек – «сухарится». Как раз на этап назвали двух арестантов. Один – быковатый челябинец. Боря затеял вместо него сухариться. Сухарем вызвался быть маленький, сморщенный пензюк. Вроде как он в каптерку сдал баул, где была пачка чая. Рассчитывали, что он заберет мешок, недоразумение выяснится, и его вернут в хату. В затею не очень-то верили, челябинский бугай был лет на двенадцать моложе пензюка. Проканало. Вообще дурдом! Боря ходил именинником. Дальше, правда, события приняли несколько неожиданный оборот. Пензюк пропал с концами. Челябинский бычок паниковал, как будто его на рейс в Сочи не взяли, а не в лагерь. Наконец, его выдернули, а маленький пензюк так и не вернулся. Чифир купили через решку у хозобслуги. Грузин Мераб распоряжался, Боря заделался штатным костровым и варил чифир, если не плел россказни про побеги и убийства и не кидался с ломом на дверь.

Вечером

заспорили об истории. Боря подхалимничал к Леве и Мерабу, восхищался отношением грузин к истории. «Вот я сидел с Вахо, как он мне рассказывал о царях, храмах всяких, Тамарах, Давидах! И ведь как все интересно. А у нас спроси – кроме Петра ни одного царя не знают!» Допустим, с этим отчасти можно согласиться. Но позднее он стал клясть журналы и книги: «Я эту дрянь вообще не читаю!» Я пытался апеллировать к логике: «Как же ты предлагаешь изучать историю, ничего не читая?». Дальше перешли на Сталина. Боря, косясь на грузин, уверял, что при Сталине простому народу жилось замечательно. Я сослался на статью «Лев прыгнул», где рассказывалось о массовых расстрелах блатных в лагерях во время войны. Боря совсем взбесился: «Начитаются гадости и самое страшное, что эту гадость разносят. Красная пропаганда».

– Я говорю о том, что коммунисты расстреливали воров. Где ты видишь тут пропаганду?

– Пропаганда в том, чтобы натравить нас на Сталина…

Короче, через пять минут такого спора нас еле растащили. Боря даже мойку [9] достал. Но его отлаяли мои товарищи. Напоследок я сказал: «Ты болтун, если был возле людей, что же они не научили тебя, как в камере себя вести…» Боря стал значительно скромнее, и до отъезда его было не слыхать. Через пару дней его и еще несколько каторжан дернули на этап. Кого на Тавду, кого на Сотьму.

9

Мойка – лезвие бритвы.

Нужно заметить, я не в первый раз сталкивался с парадоксальным отношением к Сталину со стороны арестантского люда. На Челябе несколько дней в камере просидел с замечательным дедом Гришей Колхозником. Он безвыходно отсидел двадцать пять лет, в том числе срок за убийство сокамерника, который ругал Сталина. Короче, – хрен нас, волков, разберешь.

Сидр Мордовский

Хата пустовала не больше часа. К отбою дверь распахнулась и зашло десятка полтора человек.

– Откуда, земляки?

– Хабаровские…

Да, неисповедимы пути наши скорбные… Хабаровский этап, семьдесят человек, не приняли местные зоны. Теперь – через всю Сибирь обратно. Больше месяца на колесах. Легко вошли в контакт. Народу набилось, что сельдей в бочке. В тесноте, да не в обиде. Рядом со мной устроился тезка Миша. Побазарили за хабаровские зоны – примерно то же, что у нас. Сыграли в шахматы. Вместе с хабаровскими зашло четверо «буровиков» с Белого Лебедя. Никогда о нем не слышал. Оказывается, есть под Соликамском всесоюзный БУР для самой злостной и упертой отрицаловки. Посылают туда на ломку. Именно там лохмач Деревня убил легендарного Вора Васю Брильянта. Досрочное освобождение не пошло подлецу на пользу. Деревня до дома не доехал, был расстрелян в поезде…

Хотя, судя по троим буровикам, всех поголовно на Белом Лебеде сломать не удавалось. Вечером возле одного из них собрался кружок хабаровской молодежи. Буровик интересовался их жизнью. Говорил со всеми и с каждым отдельно. Подолгу слушал и никого ни разу не перебил. Хабаровские рассказывали ему о порядках на своих зонах, о всяких обидах и несправедливостях. Он разбирал каждый рамс [10] , подсказывал, как поступать впредь. Я сначала думал: «Мели Емеля, твоя неделя», сначала о понятиях и порядочности, потом о носках и мыле. Оказалось, нет. Мне до сих пор стыдно за свои мысли. Истинный бродяга. Звали его Сидр Мордовский. Крепкий молодой мужчина мужественной внешности. Ему ничего не было нужно. Потом, когда мы сблизились, я спросил его об этом. Он только усмехнулся в ответ: «Приду в любой лагерь, что – мне братва не даст в чем ходить и что поесть?».

10

Рамс – карточная игра, давшая название выяснению истины в арестантской среде. «Разберем этот рамс» – обсудим проблему. «Рамсы попутал» – глубоко ошибся.

Хабаровским Сидр сказал немногие, но очень важные слова: «В двадцать лет в мужики себя записывать не спешите. Держитесь бродяг. Люди везде есть. Лагерь – это для случайных пассажиров, для нас это дом. Если мы в своем доме ничего для себя не сделаем – никто не сделает». Как разумно сказано! Последнего такого идеолога я встречал в 1980 году на общем режиме в Людиново – Лефонта, лидера калужской отрицаловки. Мы-то все живем для себя и об общем не думаем. И вот я слышу простые, верные слова о единстве преступного мира, о дружбе и взаимовыручке отверженных Законом, о Великом Арестантском Братстве. В натуре терпигорец. За одну эту встречу теперь могу сказать, что не зря съездил.