Путь улана. Воспоминания польского офицера. 1916-1918
Шрифт:
Где-то в сотне метров от себя я увидел Шмиля, размахивающего рукой и выкрикивающего на пределе возможностей:
– Рассредоточиться, ублюдки!
Необъяснимо, но я тоже подхватил его слова и тоже заорал:
– Рассредоточиться, ублюдки!
– Ура! – грянули уланы.
Внезапно горны замолчали, а затем раздался сигнал к общему наступлению кавалерии. Я взмахнул саблей и пустил лошадь рысью прямо поперек поля. Скорость постепенно возрастала. Я слышал тяжелые удары копыт о землю, всплеск воды, поднимаемой из луж, невнятные крики людей за спиной. Звуки разрывающихся снарядов и свист пуль слились в один непрерывный гул, и мы уже практически не слышали его.
Внезапно впереди я увидел лежащих на земле, вытянувшихся
Впереди шла следующая линия проволочных заграждений, значительно выше. Их мне было уже не одолеть. Я повернул направо и в тот же миг увидел, что рядом с тем местом, где я перескочил, в первом заграждении имеется брешь, через которую я легко мог проехать. Я принялся кружить, не приближаясь ко второй линии заграждений. Здесь обязательно должна быть брешь, твердил я себе. Она просто обязана быть. Не помню, сколько раз я повторил про себя эту фразу, и каждый раз, произнося ее, я пришпоривал лошадь. Я видел кровь на ее шее и на своих руках, слышал тяжелое дыхание животного. Многие уланы следом за мной перескочили первую линию заграждений и тоже метались вдоль второй линии в поисках прохода. Некоторые спешились и пытались перерубить проволоку саблями. Все взводы перемешались.
Слева застрочили пулеметы, и я увидел, как вокруг меня падают люди. Открытые в ужасе рты, перекошенные лица Мы попали в ловушку между двумя линиями заграждений, и пулеметы расстреливали нас с левого фланга.
– Влево, влево! – закричал я, поворачивая лошадь, и, пригнувшись к ее шее, поскакал.
В этот момент мои действия не преследовали определенной цели. Я не знал, куда скакать.
И тут я увидел Мукке. Он перескочил заграждения левее нас и теперь направлялся в нашу сторону. Залитое кровью лицо и странно сглаженное темя; его достала пулеметная очередь.
– Мамочка! – выкрикнул он, сделав два шага. И опять: – Мамочка! – И еще два шага.
Первый эскадрон, вернее, то, что от него осталось, отчаянно пытался выбраться из западни. Австрийцы обстреливали длинную, узкую полоску земли шириной около пятнадцати метров, по которой мы метались, охваченные паникой. Неожиданно для себя я увидел зигзагообразный пролом во второй линии заграждений. Уланы, подбадривая лошадей, продирались на ту сторону. Я последовал за ними; это были уланы из моего взвода. Мы преодолели вторую линию заграждений и опять оказались в открытом поле. Скачущие рядом со мной уланы успокоились. Их спокойствие передалось и мне. Я начал осознавать свои действия. Мы отъехали как можно дальше от бреши в заграждении, чтобы дать возможность остальным проехать через нее, а также для того, чтобы сформировать линию и пойти в наступление на вражеские пулеметы.
Третий и четвертый взводы, оказавшись в ловушке между заградительными линиями, понесли тяжелые потери. Обезумевшие лошади запутывались в проволоке и, пытаясь выпутаться, отчаянно брыкались, запутываясь еще больше. Некоторые уланы, спешившись, пытались освободить
Кто-то на полном скаку выпал из седла и, словно тряпичная кукла, нелепо размахивая руками и зацепившись ногами за стремена, тянулся за лошадью. Кто-то висел на колючей проволоке, как Петрушка после окончания представления, а лошадь, освободившись от всадника, мчалась к коням, сбивавшимся в табун.
Уши заложило. Голова было пустой. Хотелось крикнуть: «Прекратите, остановите это безумие!» Все чаще раздавались возгласы:
– Господи прости!
– Боже, спаси и помоги!
И все реже слышались проклятия.
Я пока еще был жив, и оставался некоторый шанс на спасение. Далеко за нами наступали ударные части пехоты, и к нам на помощь мчался третий эскадрон.
К этому моменту наш эскадрон потерял около половины личного состава. Из офицеров остались только я и Шмиль. Именно сейчас я осознал, какое важное значение имеет соблюдение дисциплины и четкое выполнение воинских обязанностей. Те немногие, кому удалось прорваться через проем в заграждении, выстроились в линию на расстоянии двадцати метров один от другого и продолжили наступление. Третий эскадрон понес относительно мало потерь. Он следовал за нами по пятам, и ему не пришлось впустую тратить время, отыскивая бреши в проволочном заграждении. А вот наши люди и лошади задыхались от напряжения. Уланы дышали полуоткрытым ртом, стиснув зубы, и могло показаться, что на их губах играет легкая усмешка. Но нет, это была не усмешка, скорее это напоминало оскал мертвецов. Или пасть загнанного в угол животного, понимающего, что у него остался последний шанс укусить и он не собирается упускать этот шанс.
Обычно на открытой местности пехота не может устоять против кавалерийской атаки. Несущиеся на огромной скорости всадники с саблями и пиками производят устрашающее впечатление на пеших солдат. Стоит кавалерии оказаться в пределах пятидесяти метров от пехоты, солдаты поднимают руки. Но когда пехотинцы, затаившись, подпускают конницу на расстояние тридцати метров и неожиданно начинают стрелять прямо по лошадиным мордам и всадникам, это производит деморализующий эффект на конницу. Лошади пугаются криков сотен людей, к тому же стреляющих в них, и начинают пятиться или метаться из стороны в сторону. В любом случае наступление срывается. Именно это и произошло, когда мы второй раз перешли в атаку.
Пулеметное гнездо противника располагалось в траншее и не было защищено колючей проволокой. Два эскадрона венгерских гусар находились в траншее, и они прекрасно понимали, что следует делать. Когда мы оказались на расстоянии тридцати метров, из траншеи выскочил венгерский офицер и прокричал команду.
Мы уже не могли остановить лошадей и понимали, что скачем прямо на пули. Не было улана, который бы судорожно не натягивал поводья. Я тоже натягивал поводья и одновременно лихорадочно пытался придумать, как побыстрее покончить с этим ужасом. Скорей бы уж опустился на голову топор палача! «Боже, боже, боже, боже», – непрерывно шептали мои губы.
Словно в ответ на команду венгерского офицера капитан Бут, командовавший третьим эскадроном, заорал безумным голосом:
– Вперед на противника!
Таким голосом он, вероятно, кричал во время охоты на лис. И его уланы прибавили скорости. Я, к сожалению, не мог этого сделать; моя Зорька да и я были на последнем издыхании.
Венгерский офицер опустил руку, и грянул залп сотен винтовок; мы были уже в десяти метрах от траншеи. Я низко пригнулся к шее лошади и в следующее мгновение почувствовал, будто кто-то тянет меня за ногу. В тот момент я не понял, что пуля прошила мне ногу. И еще я подумал, что никому не удастся уйти живым из этой переделки.