Путь в Вальхаллу
Шрифт:
– Наташ, Ситникова поехала домой, но собирается отчалить в Москву, – доложил он, – я тут подвозил их с подругой и слышал разговор. Знаешь, когда она села в машину, я даже немного струхнул, но ничего, обошлось, – Слава засмеялся, – короче, подруга уже ехала брать билет. А подруга, знаешь – пониже Ситниковой, смазливая, рыжеватые волосы… ножки классные!..
– Главное, ножки, – ехидно заметила Наташа. Ей стало обидно, потому что, в отличие от такого обилия привлекательных черт, ее всегда характеризовали лишь одной – «умная девочка».
– Так, у нее короткая дубленка, и юбки, прикинь,
– Настька – шалава из нашей группы, – узнала портрет Наташа, – в Москве у нее сестра – проститутка. Тебе, значит, такие девушки нравятся?
– Нет, почему?.. – Слава смутился.
– Они всем нравятся… – Наташа вздохнула и решила не продолжать неприятную тему, – подежурь, пожалуйста, у Дашкиного дома до отхода поезда и позвони, уехала она или нет.
– Ладно, – Славе хотелось как-то реабилитироваться за допущенный промах, ведь ему, действительно, не слишком нравился подобный контингент, но пока он соображал, как это сделать, Наташа отключилась.
Уже возле самого подъезда Даше в голову пришел потрясающий аргумент, против которого мать точно ничего не сможет возразить – это ж ее первая сессия без троек!..
Даша весело взбежала по лестнице, и тут искрящаяся пирамидка, в ее воображении почему-то олицетворявшая Москву, обрушилась, острыми льдинками вонзаясь в сердце – она увидела на площадке, стоявшую вертикально крышку гроба – красную, с жутким черным крестом. Крышка казалась настолько огромной, и вид ее настолько не вписывался в будничную жизнь подъезда, что Даша замерла. В ее короткой памяти Артем просто исчез из этого мира – она даже забыла, что здесь еще осталось тело, с которым предстоит что-то делать.
Она попыталась представить, как встретится с Ритой; а ведь, кроме Риты, соберется еще множество людей, которые будут рыдать, есть, пить, снова рыдать и наверняка проклинать ее. Это закон – когда человек умирает, родственники всегда находят виноватых, будь то врачи, лихие водители, нерадивые дворники, равнодушные соседи… да не важно, кто именно – главное, что дорогой им человек не должен был уйти так рано.
Пользуясь тем, что Ритина дверь оказалась закрыта, Даша, прыгая через ступеньку, добралась до квартиры и с третьего раза сумела попасть ключом в скважину; юркнула внутрь, мгновенно окунувшись в облако вкусных ароматов. В другой момент она б непременно спросила, чем так классно пахнет, но сейчас это не имело значения – она догадалась, что вкусное предназначалось не ей. Из кухни появилась мать в черной косынке, с красными заплаканными глазами, и Даше стало стыдно, что она не плачет (а, самое ужасное, плакать ей и не хотелось).
– Артема привезли, – сообщила мать, – завтра в двенадцать похороны. Ты пойдешь? Надо бы…
– С ума сошла? – Даша повесила куртку, – меня там убьют.
– Я говорила с Ритой – она понимает, что ты не виновата.
– Для них я виновата уже в том, что существую! Это она трезвая говорит, а сейчас накатит!..
– Может, ты и права, – Галина Васильевна вздохнула, – господи, и за что нам все это?..
Даша остановилась посреди комнаты, разглядывая вянущие и уже не источавшие прежний пьянящий аромат, лилии (хотя, возможно,
– Мам, а что – «это»? Я жива, здорова; ты – тоже… и вообще! Его ж никто не заставлял! …Если только Фрея?.. Но зачем? За одно то, что он лез со своей любовью?.. Дискутировать с собой было бессмысленно, и Даша решила перейти к главному.
– Мам, я хочу уехать; на недельку – пока все утихнет.
– Куда ж ты уедешь? – Галина Васильевна усмехнулась.
– В Москву. С Настькой. У нее сестра там, так что, где остановиться, есть.
Взгляд матери сначала стал удивленным, потом растерянным, и Даша решила использовать убойный аргумент.
– Как я сессию-то сдала!.. И что, не заслужила каникулы?
– Заслужила, конечно, но… – Галина Васильевна хотела объяснить, что дух, зародившейся еще в советских коммуналках, требует встречать, и радость, и горе всем вместе, единым дружным фронтом, но подумала – вряд ли новое поколение убедит подобный довод, – а Рите я что скажу? – спросила она.
– Да что хочешь!.. – Даша брезгливо дернула плечами, – скажи, что я безумно переживаю и по такому случаю попала в больницу. Может такое быть?.. Ну, теоретически.
– А Рому твоего привезут? – вспомнила Галина Васильевна, – с ним ты тоже не хочешь проститься?
– Да что я вам, блин, похоронная команда?!.. – Даша уже забыла и думать о Ромке, как об интересующем ее объекте. Видя, что мать смотрит, не то, чтоб с ужасом, но будто на совершенно незнакомое существо, Даша обняла ее, – мам, так будет лучше.
Натиск дочери получился таким неожиданно мощным, что Галина Васильевна потеряла ориентиры, указывавшие направление «правильно – не правильно».
– Ох, Дашка, – она вздохнула, – кто ж его знает, как лучше… И когда ты собираешься ехать?
– Сегодня. Если денег дашь.
– А сколько тебе надо?
– Сколько не жалко, – поняв, что сражение выиграно, Даша достала телефон, – только, мам, реально – чтоб мы из-за этого без штанов не остались. Ты сама прикинь.
– Да мне для тебя ничего не жалко, – Галина Васильевна наблюдала, с какой искренней радостью дочь сообщает неизвестному абоненту, что «все срослось», что можно прямо сейчас ехать «из этого дурдома», и тут ей пришла жуткая мысль: …Это не она! Дашка всегда была доброй девочкой… – еще вспомнились слова Ксении – она несет смерть…
– Мам, – Даша прикрыла трубку, – так, сколько денег дашь?
– Ну, тысяч десять… хватит? – Галина Васильевна подумала, как вовремя им выдали премию.
– Десять штук, – повторила Даша, и выслушав комментарий, засмеялась, – а я обожаю гамбургеры, так что мне это даже в кайф. Значит, встречаемся на вокзале.
– Иди, хоть пообедай.
Даша молча прошла на кухню и села за стол, ожидая, пока мать поставит перед ней тарелку. Глядя по сторонам, она вдруг почувствовала себя неуютно. Наверное, причина крылась в чужих кастрюлях, оккупировавших плиту, в огромной миске с чужими котлетами – ведь посуда для жилища вещь интимная, почти как белье для человека. Даша торопливо проглотила ненавистный суп и сказав «спасибо», удалилась к себе, плотно прикрыв дверь.