Путь в Версаль (др. перевод)
Шрифт:
Анжелика сделала несколько шагов, и ее ноги погрузились в тину. Вода коснулась щиколоток. Она почувствовала холод. Баркароль сказал бы: «Бедная Маркиза Ангелов! Наверное, ей не слишком нравилось умирать в холодной реке, ведь она так любила горячую воду!»
В камышах зашуршал какой-то зверь. Без сомнения, крыса. Комок мокрой шерсти скользнул по ее лодыжкам. У Анжелики вырвался крик отвращения, она поспешно выскочила на берег. Но когтистые лапки вцепились в юбку. Крыса карабкалась по ней.
– Что это? Это не крыса!
Мимо бечевой дорогой проходили два лодочника с фонарем. Анжелика окликнула их:
– Эй, перевозчики! Одолжите мне вашу коптилку.
Недоверчиво глядя на нее, мужчины остановились.
– Славная девка! – произнес один из них.
– Заткнись, – проворчал его спутник, – это маркиза Каламбредена. Веди себя смирно, если не хочешь, чтобы тебя зарезали как свинью. Он очень ревнив! Настоящий турок.
– Ой, обезьянка! – воскликнула Анжелика, которой наконец удалось разглядеть вцепившегося в нее зверька.
Обезьянка крепко держалась замерзшими ручками за шею Анжелики и смотрела на нее почти человеческими черными и испуганными глазами. Она страшно дрожала от холода, хотя была одета в короткие штанишки из красного шелка.
– Может, она ваша? Или кого-то из ваших товарищей?
Лодочники покачали головой:
– Точно нет. Должно быть, она принадлежит какому-нибудь скомороху с Сен-Жерменской ярмарки.
– Я нашла ее вон там. У реки.
Один из лодочников качнул фонарь в направлении, которое она указала.
– Там кто-то есть, – сказал он.
Мужчины подошли и увидели распростертое тело. Человек как будто спал.
– Эй, парень! Проснись, замерзнешь!
Спящий не шевельнулся, они перевернули его и в ужасе вскрикнули, потому что на лице его была красная бархатная маска. На грудь спускалась длинная седая борода. Его конусообразную шляпу украшали красные ленты. Расшитая котомка, велюровые башмаки с перехватывающими икру потрепанными грязными лентами выдавали в нем итальянского скомороха, одного из тех дрессировщиков или фокусников из Пьемонта, что бродили с ярмарки на ярмарку.
Он был мертв. Его открытый рот уже заполнила тина. Обезьянка, не разжимая объятий, жалобно скулила. Молодая женщина нагнулась и сняла с лица утопленника красную маску. Перед ней было лицо изможденного старика. Смерть исказила черты; на Анжелику смотрели остекленевшие глаза.
– Остается только спихнуть его в воду, – произнес один из лодочников.
Однако второй набожно перекрестился и сказал, что следует пойти за аббатом Сен-Жермен-де-Пре и похоронить несчастного незнакомца по-христиански.
Анжелика молча оставила их и направилась к Нельской башне.
Обезьянку
Еще Анжелика вспомнила, что хозяин звал обезьянку Пикколо.
– Пикколо!
Обезьянка печально вскрикнула и еще крепче прижалась к Анжелике.
А позже Анжелика заметила, что все еще держит в руке красную маску.
В этот самый момент испустил дух Мазарини. Приказав перенести себя в Венсенский замок и передав свое состояние королю, который отказался, господин кардинал простился с жизнью. Он ценил ее по достоинству, ибо познал ее самые разнообразные формы. И теперь он передавал предмет своей самой глубокой страсти, власть, царственному воспитаннику. И, подняв к королю желтое лицо, первый министр в предсмертном шепоте вручил ему ключ от абсолютной власти.
«Никакого первого министра, никакого фаворита! Только вы один, владыка и повелитель…»
И, безразличный к слезам королевы-матери, итальянец умер.
Вестфальский мирный договор с Германией, Пиренейский мирный договор с Испанией, Северный мирный договор, заключенный под эгидой Франции, реяли над его изголовьем.
Юный король, переживший Фронду, гражданскую войну и зарубежные походы, юный король, короне которого некогда угрожали более сильные монархи, пока он скитался из города в город, отныне становился королем королей.
Людовик XIV приказал три дня читать искупительные молитвы и надел траур. Двору пришлось последовать его примеру. Все королевство сквозь зубы молилось перед алтарями за ненавистного итальянца, и два дня над Парижем звучал похоронный звон.
Затем, осушив последние слезы юного сердца, не желавшего больше быть чувствительным, Людовик XIV принялся за работу.
Повстречавшись на приеме с председателем Совета духовенства, на его вопрос о том, к кому отныне обращаться с вопросами, обычно решавшимися господином кардиналом, король ответил: «Ко мне, господин архиепископ».
«Никакого первого министра… Никакого всесильного фаворита… Государство – это я, господа!»
Удивленные министры стояли перед молодым человеком, чья любовь к удовольствиям вселяла в них иные чаяния. Как дисциплинированные служащие, они вводили короля в курс дела. Двор скептически улыбался. Король составил себе программу, где час за часом было учтено все: балы, любовницы, но в основном напряженный труд, постоянный и скрупулезный.
Придворные качали головой. «Это долго не продлится», – говорили они. Этому предстояло продлиться пятьдесят лет.