Путь в Версаль (др. перевод)
Шрифт:
– На пакете было что-то написано?
– Да. Для господина Сент-Круа.
– Прекрасно. А еще?
– Трус опрокинул реторту, и она разбилась. Шум разбудил хозяина. Мы побежали, но в прихожей услышали, что он спускается по лестнице. Он крикнул: «Нанет! (или какое-то другое похожее имя). Вы забыли закрыть кошек». И еще он спросил: «Это вы, Сент-Круа? Вы пришли за снадобьем?»
– Прекрасно! Прекрасно!
– Потом…
– Что было потом, мне все равно! – отмахнулся полицейский. – Все, что мне нужно, я уже знаю…
Потом… Перед Анжеликой вновь возникла темная улица, по которой неслась собака Сорбонна. Молодая
– Дегре… Когда вы об этом узнали?..
– …Что ты Маркиза Ангелов? – спросил он, бросив насмешливый взгляд. – Черт возьми, да с той самой ночи. Ты думаешь, что в моих привычках отпускать девку, когда я ее уже застукал, да еще возвращать ей нож?
Значит, он узнал ее! Ему известны все этапы ее падения.
– Я должна объяснить, – поспешно сказала она. – Каламбреден – сын крестьянина из нашей деревни… Он товарищ моих детских игр. Мы говорили на одном наречии.
– Да мне ни к чему история твоей жизни! – сурово оборвал он.
– Нет, выслушайте! – жалобно закричала Анжелика, вцепившись в него. – Нужно, чтобы я рассказала… Нужно, чтобы вы меня поняли. Он товарищ детства, затем стал в замке лакеем. А потом исчез. И нашел меня, когда я приехала в Париж… Понимаете, он всегда желал меня… А меня тогда все бросили… И вы тоже. Вы тоже тогда меня оставили… в снегу. И он меня взял и подчинил себе… Дегре, это правда, я пошла за ним, но я не совершала всех этих преступлений, которые вы мне приписываете. Это не я убила полицейского Мартена, клянусь вам… Я убила только один раз. Да, это правда, я убила принца нищих. Но ради спасения собственной жизни и чтобы спасти своего ребенка от уготованной ему страшной участи…
– Так это ты убила принца нищих, этого Ролена Коротышку, на всех наводившего ужас? – удивленно и весело вздернул брови Дегре.
– Да.
– О-ля-ля! – рассмеялся он негромко. – Что за номер, Маркиза Ангелов! Ты, сама? Большим ножиком? И раз-з!
Анжелика побледнела. Чудовище снова было здесь, в двух шагах, оно навалилось на нее, и из его перерезанного горла хлестала кровь. Ей показалось, что ее сейчас вырвет.
– Ну, не строй из себя неженку! Да ты совсем закоченела. Давай-ка я тебя согрею.
Он посадил ее на колени, крепко прижал к себе и страстно укусил в губы.
Она вскрикнула от боли и вырвалась из его объятий.
И вдруг к ней вернулось хладнокровие.
– Господин Дегре, – сказала она, собрав остатки достоинства, – я буду вам признательна, если вы уже сейчас примете решение на мой счет. Арестуете вы меня или отпустите?
– В данный момент ни то ни другое, – отвечал он беззаботно. – После нашего короткого разговора нельзя вот так сразу расстаться. Ты думала, что полицейский – это грубая скотина. А на самом деле при случае я могу быть очень нежным.
Дегре встал перед ней. Он улыбался, но в глазах вновь появился красноватый отблеск. И раньше чем она успела сделать хоть одно движение, он обнял ее.
– Иди сюда, моя милая зверюшка, – шептал он, склонившись к ее лицу.
– Я не хочу, чтобы вы говорили со мной в таком тоне! – закричала Анжелика. И вдруг разразилась рыданиями.
Они нахлынули неожиданно. Ураган слез, неистовство рыданий,
Дегре перенес ее на кровать, усадил и какое-то время спокойно и очень внимательно за ней наблюдал. Потом, когда рыдания стали стихать, он принялся ее раздевать. Анжелика чувствовала на шее прикосновение его пальцев, с ловкостью камеристки вынимавших булавки из ее корсажа. Ослабев от слез, она уже не могла сопротивляться.
– Какой вы злой, Дегре! – всхлипывала она.
– Нет, милочка, я не злой.
– Я-то думала, что вы мне друг… Я думала, что… О боже мой! Как я несчастна!
– Ш-ш-ш! Ш-ш-ш! Ну что за мысли! – снисходительно сказал Дегре ворчливым тоном.
Он проворно снял с нее тяжелые юбки, расстегнул подвязки, скатал шелковые чулки, снял обувь.
Когда на ней осталась только сорочка, он отошел, и Анжелика услышала, что он тоже раздевается, насвистывая и разбрасывая во все стороны сапоги, камзол и поясной ремень. Затем одним прыжком он оказался на кровати и задернул полог.
В полутьме теплого алькова мощное тело Дегре казалось красноватым и бархатисто-черным. В нем разгорался пыл.
– Ну-ну, девочка! Что это за вздохи умирающей барышни? Кончай плакать! Давай повеселимся! Поди-ка сюда!
Он сорвал с нее сорочку, одновременно наградив таким звонким шлепком по попе, что от унижения Анжелика яростно вскочила и острыми зубками вцепилась ему в плечо.
– Ну и сучка! – расхохотался он. – За это полагается трепка!
Анжелика отбивалась. Началась борьба. Она осыпала его самыми грубыми ругательствами. В ход пошел весь словарный запас Польки, но Дегре хохотал как сумасшедший. Взрывы смеха, блеск белых зубов; острый запах табака, смешанный с запахом мужского пота, глубоко волновал Анжелику. Она была убеждена, что ненавидит Дегре, что желает его смерти. Она кричала, что зарежет его ножом. А он хохотал еще громче. Наконец он сумел подмять ее под себя и потянулся к ее губам.
– Поцелуй же меня, – повторял он. – Поцелуй полицейского… Не будешь слушаться, я так тебя отшлепаю, что три дня не сядешь… Поцелуй… Еще горячее! Я знаю, что ты прекрасно умеешь целоваться…
Она уже не могла устоять перед этими требовательными губами, которые безжалостно впивались в нее после каждого отказа. Она уступила.
Она уступила и через несколько минут слилась с телом победителя, ослепленная страстью. Их борьба приобрела иной смысл, это уже было извечное противоборство богов с лесными нимфами в лесах Олимпа. Любовный пыл Дегре, изобретательного и неистощимого, передался Анжелике как лихорадка. Молодая женщина говорила себе, что Дегре обращается с ней без всякого уважения, что так с ней никто никогда не обращался, даже Никола, даже капитан. Но, запрокинув голову, она хохотала, как шаловливая девушка. Теперь ей стало жарко. Ее тело, сотрясаемое дрожью, расцветало.
Наконец мужчина властно привлек ее к себе. И в ту же секунду перед ней возникло другое лицо: сомкнутые веки, страстная серьезность, ни капли цинизма. Вся ирония улетучилась под напором одного-единственного чувства. Через минуту она почувствовала, что принадлежит ему. И он снова смеялся, довольным утробным смехом. Ей это не понравилось. Сейчас ей хотелось нежности. Новый любовник при первых объятиях всегда пробуждал в ней чувство удивления и страха, может быть, даже отвращения.
Возбуждение спало. Ее охватила свинцовая усталость.