Путь воина
Шрифт:
Прежде чем подчиниться приказу, Кривонос с тоской и разочарованием взглянул в сторону польского лагеря.
— А ведь там всего лишь полторы тысячи спешенных гусар. А спешенные — они не вояки.
— Спешить-то мы их спешили. Теперь подождем, когда начнут поедать своих лошадей.
38
Открыв глаза, Гяур вдруг увидел перед собой отсвечивающее белизной оголенное женское тело.
Так и не поняв: проснулся он или еще не уснул, князь
— Графиня… вы? — несмело, полусонно пробормотал он, мысленно возродив в своем воображении охваченный золотом волос, прекрасный лик Дианы де Ляфер.
Гяур остановился в доме того же торговца, у которого останавливался еще до французского похода, — тот же мезонин, та же скромная комната, та же лестница, ведущая прямо из сада… Воспоминания, которые дарила ему эта далеко не генеральская и не княжеская обитель, были куда дороже комфорта лучших городских гостиниц или тех трех комнат, что готов был отвести ему в своем доме комендант крепости.
— Вы спокойно могли бы назвать меня и княгиней, если бы первой здесь побывала я, а не графиня-француженка. И п? усть кто-нибудь скажет, что мое тело недостойно титулов, полученных цыганкой Властой, на которых гадают сегодня словно на картах обе графини — француженка и полька.
— Ты, что ли, Руфина? — помотал головой, пытаясь избавиться от ночного наваждения.
— Если бы я не пришла к вам, то все равно приснилась бы. И не врите, что во сне брать меня было бы приятнее, чем когда я перед вами, вот так, вся…
Еще не веря ни себе, ни девушке, которая стояла над ним совершенно оголенная, Гяур медленно, с опаской поднял руку и провел пальцами по ее бедру.
— Ну что, убедились? — прошептала Руфина. Не было в ее голосе ни ласки, ни таинственности, а было какое-то отчаянное женское коварство: завладеть мужчиной, во что бы то ни стало, ценой любых соблазнов и унижений — завладеть!
— Но как ты здесь оказалась?
Вместо ответа она присела рядом с Гяуром и, отыскав его губы, впилась в них в поцелуе.
— Но там был Хозар. — С трудом освободился от него Гяур. — Неужели прозевал тебя?
— Не волнуйтесь, князь. Он тоже доволен, поскольку я привела ему Марию, — игриво хихикнула Руфина. — Пока он будет проклинать ее, путаясь в одеждах — об этом я позаботилась, — вы будете проклинать себя, что не затащили глупую, наивную евреечку в свое логово еще до поездки во Францию.
— Об отце ты подумала?
— Ложась с женщиной в постель, вы всегда думаете о ее отце? О его душевном спокойствии?
— Это, когда я ложусь с женщиной, Руфина…
На сей раз она нежно поцеловала уголки губ и потерлась лбом о его подбородок.
— Теперь
— Так отец уже обо всем знает?
— Представляете, в конце концов он сказал; «Пусть уж лучше будет этот благородный генерал, чем тот старый пьяный армянин, в постель к которому ты должна была попасть еще год назад».
— Что за армянин?
— Местный торговец — богатый, наглый и нелюбимый.
— У тебя мудрый отец.
— Он — еврей, князь, а еврей дураком быть не может, если он в самом деле — настоящий еврей. Соединить эти две ипостаси невозможно. Другое дело, что существуют более предприимчивые и удачливые, и менее…
«А ведь всякий нормальный мужик попросту набросился бы на нее, не думая ни о причинах появления здесь этой нежности, ни о последствиях, — упрекнул себя Гяур. — Раньше ты так и поступил бы. Что же сдерживает сейчас?».
Словно бы опасаясь, что сомнения мужчины могут кончиться ее полным поражением, Руфина томно приподнялась, надвигаясь по-змеиному изгибающимся животом, решительно оседлала его и, вцепившись руками в шелковистые волосы, закричала так тоскливо и пронзительно, словно прощалась не только с девичеством своим, но и с самой жизнью.
Даже потом, когда, насладившись самыми греховными ласками, на которые только способна возбужденная инстинктами фантазия, Гяур по-настоящему овладел этой женщиной, он мог поклясться, что ни с кем еще ему не было так хорошо, ни одна женщина не отдавалась ему с такой безумной и безоглядной страстью. Никогда еще ночь его не была пронизана такой энергией самосожжения, какой оказалась эта, лунная, весенняя…
— Скажи, только не надо лгать… — прошептала Руфина. — Ты действительно жалеешь, что первой пришла сюда не я, а графиня де Ляфер?
— В такую ночь невозможно лгать. Она, сама ночь наша, настолько откровенна и неправдоподобна, что уже нет никакого смысла лгать ни тебе, ни самому себе. Честно говорю: жалею.
— Ничего больше не говори мне, хорошо? — Руфина повернула его на спину и легла на него — совершенно расслабленная, до предела обессиленная, но все еще не способная утихомирить свое вздрагивающее тело и свою беснующуюся плоть. — Я запомню только то, что ты жалеешь. И никогда не забуду, что первым у меня был ты, князь Гяур. С той поры, когда я, глупая провинциалка, увидела тебя, это стало для меня греховным наваждением — дождаться! Во что бы то ни стало дождаться тебя. И только с тобой… Только тебе…