Путь войны
Шрифт:
– Хотели бы меня заменить? – прямо спросил Егор Владимирович.
– Нет смысла желать невозможного, - столь же прямо и почти без задержки ответил Крамневский, завинчивая крышку термоса. – Нет времени, да и целая армия квалифицированных психологов заверила, что вы вполне подходите для нашего похода. Но я хочу, чтобы вы понимали - если ваше… почтение… хоть на мгновение выйдет за рамки милого чудачества…
Илион не закончил фразу, и невысказанное повисло над столом тяжелой пеленой.
– Понимаю. Риск слишком велик, - согласился Радюкин. – «Харон» должен вернуться…
Илион снова улыбнулся,
– Простите, - извинился Егор Владимирович, виновато разведя ладони в покаянном жесте. – Вырвалось. Мне простительно, все-таки почти, что сухопутная крыса.
– Ничего, - неожиданно сказал подводник. – Лично я не против такого названия, но пусть это останется между нами.
– А как же … суеверия? Удача и должное название для корабля?
– Всему должна сопутствовать разумная мера, - добродушно отозвался Крамневский, озирая кают-компанию, словно прозревая сквозь стены весь «Пионер». – Я смотрю на этот вопрос с более высокой колокольни, так сказать, метафизически. Все мы сейчас плывем в одной похоронной лодке через бескрайний Стикс.
Радюкин промолчал, но всем видом изобразил вопрос.
– А еще специалист системного анализа и знаток метаэкономики, - беззлобно подколол его моряк. И продолжил, уже без юмора, с печальной задумчивостью. – Удивительно, как много людей не понимают, что наш прежний мир закончился. Его больше нет. Почти все мысленно живут в прошлом, там, где все было чисто, уютно, приспособлено для человека. Где даже отъявленные мерзавцы соблюдали какие-то правила и останавливались на невидимой черте. Сейчас, когда говорят о «победе» и желают сокрушить наших врагов, на самом деле подразумевают «вернуть все так, как было». И почти никто не думает, что «как было» - исчезло безвозвратно. Нельзя победить врага, не уподобившись ему хотя бы в малости. Нельзя победить того, у кого нет души, и сохранить собственную в чистоте. Так что… Харон уже везет нас, весь наш мир, в неизвестность. Может быть там будет не так уж скверно… Но никому не дано вернуться обратно. В точности, как и говорят мифы.
– Пессимистичный у вас взгляд на будущую жизнь… - с неопределенной интонацией произнес доктор наук.
– Может быть и так, - согласился Илион. – Что ж, беседа получилась увлекательной. Пожалуй, на том и завершим. Мне пора на мостик.
– Спасибо за чай, - поблагодарил Радюкин. – Обещаю, что с моими… чудачествами у вас забот не возникнет.
– Надеюсь.
– Мы благополучно вернемся, превозмогая множество испытаний и починяя поломки, как в кинографе. И для нас перевозчик соблаговолит сделать исключение, - с умеренным энтузиастом помечтал доктор, намеренно добавляя в речь архаизмы, чтобы его приняли всерьез. И замер на полуслове, удивленный внезапной реакцией собеседника.
Крамневский смеялся - искренне, почти в голос, утирая выступившие слезы.
– Нет, Егор Владимирович, - с трудом проговорил он, переборов приступ веселья. – Как в кинографе не получится.
Закрыв за собой дверь и поднимаясь на второй ярус командного отсека, командир проговорил про себя то, что не сказал вслух ученому:
«В «Пионере» примерно миллион деталей, если не считать каждый отдельный винтик. Из этого
* * *
Сознание возвращалось с трудом, в точном соответствии со старым добрым «шаг вперед и два шага назад». Мысли путались и переплетались самым причудливым образом, сталкиваясь шершавыми краями и рассыпаясь на множество осколков. Лишь «шаги вперед и назад» высились монументальной глыбищей посреди хоровода хаотичных образов, скачущих в безумной феерии. Временами в этой россыпи кристаллизовались более-менее вменяемые соображения и вопросы.
«Кто я?», «Где я?»
Но внимание скатывалось с мыслей, словно прибой, с бесполезным упорством штурмующий прибрежные камни.
– Эк его приплющило-то…
Знакомый голос. Ученый готов был поклясться, что уже не раз слышал этот густой солидный бас, но где и когда - не смог бы ответить даже под страхом смерти.
– Да-а-а… - протянул второй голос. – Таких эффектов быть не должно, препарат проверен. По-видимому, снотворное облегчает переход, но отягощает пробуждение.
«Русов» - всплыло в памяти у Радюкина, словно кто-то раскрыл перед внутренним взором папку с личным делом. Сергей Русов, старший офицер «Пионера», по совместительству один из трех медиков в экипаже.
«Пионер»… Что такое «Пионер»?
– А с головой у него не того? – снова спросил бас.
– Физиологические реакции в норме. Сейчас должно отпустить. Все-таки наш ученый коллега – счастливый человек.
– Да уж, гляжу как его гнет и крутит – счастье просто писано на лице.
– Но он, по крайней мере, переждал … это… во сне.
Слово «сон» послужило своего рода триггером, спусковым крючком. Неожиданно восприятие обрело остроту и концентрацию, пробивая наваждение беспамятства, словно пленку льда на полынье.
– О, господи… - пробормотал Радюкин, обхватывая ватными ладонями гудящую голову. – Боже мой…
Судорожным, почти конвульсивным движением доктор перевернулся на бок, еще не понимая, где он и что с ним. Казалось, нажми руками чуть сильнее, и череп сплющится как пластилиновый. Радюкин торопливо сложил руки на груди, скрючившись в позе эмбриона. Он осознавал тело какими-то урывками, как будто машину у которой то включали, то отключали отдельные узлы.
– Я живой… - пробормотал он. – Я живой…
– Живой, живой, - заботливо уверил его Шафран, накрывая ученого теплым одеялом. – Сейчас еще пару пилюлек в желудок закинешь и вообще станешь как новый.
– Мы уже там? – спазмы челюстных мышц превратили вопрос в почти бессвязное подвывание, но Шафран понял.
– Да. Мы уже здесь.
– Как наш пациент? – спросил Крамневский.
– В целом в норме, - лаконично сообщил прошедший на мостик Русов, плотный мужчина среднего роста с роскошными «польскими» усами. – Хотя поначалу я думал, что легко не отделается. Странная и непредсказуемая реакция. Похоже, процесс переноса сложнее, чем просто временная галлюцинация, и влияет не только на психику.