Путь, выбирающий нас
Шрифт:
— Здесь происходит исповедь, — пояснил Торо, плотно закрывая за собой дверь. — А поскольку люди разные бывают, просто сидеть на стуле не у всех получается. Некоторые могут преодолеть смущение и робость, только отгородившись ширмой или дверью. Кому-то надо лечь и закрыть глаза, чтобы расслабиться.
— Что?! Какие еще смущение и робость, к такой-то матери?! Я тебе не девица в первую брачную ночь!
— Девиц мы сюда не пускаем, монастырь-то мужской, — мимоходом заметил Торо и продолжил свою мысль, как будто и не заметил возмущения собеседника: — А некоторым, напротив, нужно непременно видеть
— А также периодически чокаться и спрашивать, уважают ли их, — опять не удержался от комментария Кантор, так и не успокоившись насчет смущения и робости.
— А вот это не разрешается. Так что и думать забудь.
— Я и не думал! Я вообще спиртного не пью!
— Вот и нечего язвить. Выбирай сам, как тебе будет удобнее, располагайся, настраивайся…
— Погоди… а гроб здесь зачем?
— А вот для таких особо изысканных господ, как ты… Шучу, шучу. Попадаются оригинальные клиенты, которые желают представить, будто они уже умерли или вот-вот умрут. Тогда им легче поведать то, чего они при жизни никому бы не рассказали. Если тебе нравится гроб, можешь смело укладываться. Там удобно, мягко, покрывало регулярно стирают…
— В гроб я как-то пока не тороплюсь, — проворчал Кантор и еще раз прошелся вдоль мебельной выставки.
Если раньше у него и мелькала мысль бросить эту затею и уехать куда-нибудь по-людски, на лошади, то теперь она исчезла окончательно. После рассуждений о смущении и робости любой шаг назад наглядно подтвердил бы, что товарищ Кантор — трус, слабак и застенчивый хлюпик с нежной душой. И еще гнусный лицемер, совершающий поступки, о которых потом стыдится поведать.
— Если сейчас войти в круг, портал не сработает? — уточнил он, останавливаясь у белой мозаичной линии.
— Даже не пробуй. Не сработает.
— Пока я не буду готов?
— Да.
— Тогда я сяду здесь, — решительно заявил Кантор и уселся прямо на пол в центре круга. — И отсюда буду исповедоваться, пока не сработает.
— Тогда проверь, ничего ли ты не забыл.
— Ничего. Лошадь я и не собирался тащить через портал, а все остальное при мне.
— Может, тебе стоит что-нибудь потеплее надеть? Вдруг ты окажешься где-нибудь в Поморье? Давай я попрошу кого-то из послушников принести тебе теплый свитер.
— Ага, и шерстяные носки, и меховую шапку, и заодно зонтик от солнца, купальные трусы, а еще халат и тапочки…
— Хорошо, как хочешь. Начинай.
— Что я должен говорить? Я слышал, на исповеди нужно в чем-то громко каяться? Вспоминать, что сделал плохого, что могло не понравиться богам?
— Не обязательно. Расскажи о том, что тебя самого беспокоит. Вызывает сожаление, осознание собственной неправоты, сомнения в правильности своего поступка. То, о чем говорит твоя совесть. И обязательно честно. Лгать Богу — все равно что самому себе. Даже хуже, так как сами себя люди часто успешно обманывают. Можешь задавать вопросы.
— Тебе или Богу?
— В кого веришь, тому и задавай.
— А с чего начинать? С самого детства? Или как?
— Начинай лучше с конца, — посоветовал Торо. — С последних дней. Так будет легче вспомнить. Или с того, что больше всего тебя беспокоит.
Спустя два с половиной часа святой отец покинул опустевшую часовню,
— Отец Себастьян!
Торо отвлекся от размышлений и полюбовался, как бестолковый брат Ансельмо бежит через двор, спотыкаясь и путаясь в рясе.
— Отец Себастьян! Во имя Господа, подойдите к воротам! Ваш товарищ там кричит, скандалит и нарушает сосредоточение всей обители… Только вы сможете его утихомирить.
— Этого не может быть, — терпеливо объяснил Торо, отгоняя бредовую мысль, что Кантор каким-то образом переместился не только в пространстве, но и во времени. Нет, скорее всего, брат Ансельмо не только бестолков, но и подслеповат… — Он только что вошел во Врата Судьбы и никак не может скандалить у ворот.
— Все равно подойдите. Он вас хочет видеть.
Нет, портал, конечно, иногда мог подшутить над клиентом, но не до такой же степени он обнаглел, чтобы выкидывать человека прямо у ворот!
Торо поправил сползший пояс, который никакими усилиями невозможно было удержать на положенном месте, и быстрым, по его мнению, шагом затопал к воротам. Даже если это действительно Кантор, драться в обители он все равно не будет. Особенно если его в обитель не впустить.
Выглянув в окошечко, отец Себастьян отметил, что брату Ансельмо надо будет справить очки. Господин который ломился в ворота, был очень похож на Кантора, но спутать двух людей столь разного возраста мог или болван, или близорукий. А спутать воина и мага — это уж вовсе верх бездарности, и за это надо будет брата примерно наказать. Чтобы учился смотреть, думать и не паниковать при виде скандального посетителя. Дабы постиг, что служение не допускает суетности и опрометчивости в суждениях.
— Я отец Себастьян, — сообщил Торо, уже зная, что у него сейчас спросят. — Что вам угодно?
— Кантор у вас? — торопливо выдохнул пожилой маг, нервно тиская в кулаке переброшенную на грудь косу. — Я должен его увидеть! Срочно! Пока он ничего не натворил!
— Простите, — сочувственно развел руками святой отец, — но его здесь уже нет. Кантор вошел во Врата Судьбы и покинул нашу обитель.
Выражение лица почтенного мэтра было еще красноречивее, чем несколько коротких слов, брошенных в сердцах. Торо не удержался и все-таки открыл калитку.
— Вы можете войти, отдохнуть, переночевать, если необходимо… А это еще что такое?
Невысокий придворный маг из окошка был не виден, но теперь возник из-за плеча спутника, как по волшебству.
— Что здесь делает придворный маг?
— А черта вам лысого! — радостно выкрикнул Казак и подпрыгнул на месте от полноты чувств. — Я больше не придворный! Я свободен! Наконец-то я свободен! Теперь пусть мэтр Максимильяно с этим недотепой нянчится!
— Спасибо, — угрюмо ухмыльнулся новый придворный маг и смело шагнул в раскрытую калитку. — Обидно. Мне так был нужен Кантор… Я должен был с ним увидеться, кое-что ему сказать… И разминулся всего на несколько минут!